Адрия стояла на плоской вершине скалы, яркая красная фигурка с радостно распростертыми руками, она словно обнимала разбушевавшуюся стихию, личико обращено навстречу ветру и снегу. Ветер бушевал вовсю, и я ощущала болезненные уколы острых льдинок. Я не испытывала желания повернуть голову и поставить лицо под удар потока снежного ветра, как это делала Адрия.
Джулиан обнял нас обеих за плечи, придавая устойчивость перед напором разгневанной стихии. Наверху белые снежные тучи заслоняли небо и создавали ощущение изоляции; возможно, где-то внизу текла обычная жизнь и был дом, который называли Грейстоунзом, но здесь господствовали стихийные силы, и только мы трое стояли перед ними лицом к лицу. Это было страшно, но и восхитительно. Я остро ощутила тяжесть руки Джулиана на своем плече. Он посмотрел на меня сверху вниз, и я поняла, что он испытывает те же чувства, что и я.
Мною овладело странное и непривычное чувство полета, порыва в неведомое. Я больше не думала о холоде и дискомфорте, потому что какая-то часть моего существа откликалась на призыв стихий и на давление руки Джулиана, сжимавшей мое плечо. Мне хотелось закричать, подставить щеки под поцелуи морозного ветра. Но уже в следующий момент я смущенно посмотрела на Джулиана, и он кивнул мне:
— Вы это ощутили, правда? Тоску первозданной стихии. Лыжники с ней знакомы. Человек вправе гордиться собой, если ему удалось перед ней устоять.
Но я переживала и нечто большее, то же самое происходило с ним — я это знала. Обнимавшая меня рука Джулиана очерчивала магический круг, внутри которого я чувствовала себя в безопасности, и мне не хотелось из него выходить. Но это мгновение длилось недолго.
— Нам пора спускаться, — объявил Джулиан. — В такую погоду темнеет рано, а это не та дорога, по которой можно идти и во мраке.
Адрия неохотно отвлеклась от отправления обряда поклонения снежной буре; она стряхивала снег с лица своей влажной варежкой. Ее щеки пылали здоровым румянцем, она излучала счастье, словно напрочь избавившись от всего того, что томило и терзало ее в Грейстоунзе.
— Я хочу, чтобы мы никогда не возвращались! — воскликнула она.
— Могу сказать про себя то же самое, — откликнулась я; Джулиан засмеялся, и я знала, что он испытывает такие же чувства.
— Не хочу, чтобы моя дочь превратилась в Снегурочку, — сказал он, и мы начали спускаться вниз по самому крутому участку пути. — Сейчас придем домой и сядем вокруг жаркого огня. Дайте мне вашу руку, Линда.
Приятно было ощущать беснование ветра у себя за спиной и знать, что впереди тебя ждет ласковое пламя камина. Спускаться оказалось труднее, чем подниматься, но Джулиан научил меня скользить на пятках, и мы весело преодолели оставшуюся часть склона. Конечно, на лыжах можно было развить более высокую скорость, но тропинка была слишком узкой и опасной.
У подножия горы мы снова увидели мертвые деревья, между ветвей которых проглядывали крыши Грейстоунз. Чувство душевного подъема, охватившее меня на скале, стало иссякать. Подстерегавшие опасности и тревоги никуда не исчезли; я понимала, что не имею права ни на беззаботную радость общения с природой, ни на ощущение теплоты и безопасности, которое испытала, когда Джулиан обнимал меня за плечи.
К счастью, веселое настроение Адрии выветрилось не так быстро, как мое. Пока мы с ней переодевались, Джулиан разжег обещанный огонь в гостиной и распорядился подать горячий шоколад для Адрии и теплый ром для нас. Но я не изведала уюта, о котором мечтала, возвращаясь домой. Я пожелала того, что не могла себе позволить. Я ощущала на себе ищущий, теплый взгляд Джулиана, но не смела на него ответить. Слишком многое лежало между нами; скрываясь под маской, я не могла честно посмотреть ему в глаза.
Со мной в этой комнате был Стюарт, и я слышала тиканье часов — напоминание о неумолимом беге времени. Мне припомнились слова Клея о том, что, переселяясь в Грейстоунз, я вступаю на вражескую территорию. Она оказалась еще более опасной, чем я себе это представляла.
Адрия что-то безостановочно щебетала и вела себя, как самый обыкновенный ребенок ее лет. Джулиан тоже держался более естественно и пытался помочь мне освободиться от скованности. Но мне стало холодно перед пылающим огнем, и это был совсем не тот холод, который пронизывал меня на скале.
— Вы загадочная женщина, Линда, — говорил мне Джулиан. — Вы тратите свою жизнь на заботы о других. Но кто позаботится о вас? Разве вы не отвечаете перед собой за собственную жизнь.
«Я отвечаю за жизнь Стюарта», — подумала я, но вслух сказала нечто иное, заняв оборонительную позицию.
— У меня есть собственная жизнь.
— Мужчина, конечно.
Он поддразнивал меня, пристально наблюдая за моей реакцией, а я только съеживалась под его взглядом.
— Конечно, — выдавила я из себя. — Есть мужчина, на которого я работала в городе. Я полагаю, что он хотел бы на мне жениться
— Но вам этого, разумеется, не хочется.
— Для меня это не так ясно, — возразила я и обрадовалась спасительному вмешательству Адрии.
— О чем вы говорите? — спросила она.
— Мы говорим о жизни Линды, — ответил Джулиан. — То она заботится об отдыхающих в Сторожке, то о тебе. Но когда она заботится о самой себе?
«Я забочусь о Стюарте», — подумала я и вдруг увидела у себя под ногами разверзающуюся бездну — тьму, которой я не понимала и боялась. Я обязана заботиться о других, чтобы заплатить свой долг перед жизнью.
Мы уже почти допили свой ром, когда Шен спустилась вниз, медленно и плавно вошла в комнату; на ней был фиолетовый халат, расшитый желтыми цветами. Она казалась неприятно удивленной, застав нас за непринужденной беседой.
— Я не могла больше выдержать, — пожаловалась она, опустившись в бархатное кресло и протянув ноги к огню. — Наверху так одиноко. Прогноз погоды обещает настоящую снежную бурю, и достаточно посмотреть в окно, чтобы убедиться в ее приближении.
— Наверное, мне пора идти в Сторожку, пока это возможно, — сказала я. — Если погода совсем испортится, я останусь там на ночь и вернусь утром. Гости сегодня, должно быть, вернутся рано, если уже не вернулись.
— Вы плохо знаете лыжников! — возразил Джулиан.
Адрия поставила свою чашку с шоколадом на столик и подошла ко мне.
— Не ходи туда сегодня. Линда. Пожалуйста, останься здесь. Ты нужна мне. Больше всего я нуждаюсь в тебе ночью.
Я взяла ее руки в свои, тронутая и встревоженная ее мольбой.
— Если это так, я обещаю тебе вернуться сегодня.
— Не беспокойтесь, — сказал Джулиан, — я отведу вас в Сторожку, Линда, а потом зайду за вами. Но нам придется идти пешком, на машине в такую погоду не проедешь.
— В этом нет никакой необходимости, — вмешалась Шен. — Линда может переночевать в Сторожке. Адрия, дорогая, ты сегодня можешь спать в моей комнате. Мы поставим твою кроватку рядом с моей, и мы прекрасно проведем время вдвоем. И никакая буря не будет нам страшна.
Адрия повернулась к своей тете.
— Нет… нет, не хочу! Ты боишься бури и пугаешь меня. А мне ночью и без того страшно.
У Джулиана был вид человека, которому до смерти надоели женские причуды.
— Ночь ничем не отличается от дня, Адрия. Вы обе ведете себя как истерички, вот и разбирайтесь между собой. — Он встал и вышел комнаты, выдав тем самым свое собственное беспокойство.
Я снова обратилась к Адрии.
— Я пойду в Сторожку и вернусь сюда, когда Клей меня отпустит. И я приду пожелать тебе спокойной ночи, прежде чем лягу спать. Обещаю.
Шен удалилась из комнаты вслед за Джулианом, явно обиженная не только на меня, но и на брата, не принимавшего всерьез ее душевных мук. Я не испытывала к ней большого сочувствия. В ее возрасте ей не впервой переживать в этом доме снежную бурю.
— Мне пора идти, — сказала я Адрии. — Хочешь побыть в моей комнате, пока я буду одеваться?
Мы вместе поднялись наверх. Лестница находилась внутри башни, и, ступив на нее, мы оказались в другом мире. Вокруг завывал ветер, снег хлестал по окнам с яростной силой. Свистели сквозняки, и я поняла, почему дверь на лестничную площадку держали зимой закрытой.