Клей отпустил мою руку и встал, он заговорил громко и спокойно, словно и не было недавнего гнева.
— Где-то оборвались электропровода. Я сейчас позвоню на станцию. А пока свечей у нас хватает, и мы можем поддерживать огонь в камине. Горячая вода может быть отключена, но у нас есть вспомогательный насос, качающий воду из колодца, он гарантирует бесперебойное водоснабжение. Что же касается пищи, то наши запасы таковы, что позволят, если понадобится, выдержать даже длительную осаду.
В комнате снова раздались разговоры и взрывы смеха, гости почувствовали себя участниками увлекательного приключения. Этот вечер получился в результате самым веселым из всех, каких мне довелось присутствовать. Покинув столовую, гости сосредоточились вокруг камина. Сестра Мария-Елизавета снова взяла у Клея гитару и стала наигрывать старые песни тридцать» и сороковых годов. Печальные песни, которые всем были знакомы; ее голос окреп и уверенно направлял голоса подпевавших гостей. «Роза Сан-Антонио», «Теннесси-вальс», «Звездная пыль» и, наконец, «Белое Рождество, исполненное нежности и печали, столь уместное на уютном островке, со всех сторон окруженном разбушевавшейся стихией.
Петь я не могла, хотя и раскрывала рот в унисон со всеми: положение обязывало. Как мне справиться с комком в горле? Комком, образовавшимся от страха, горя и предвосхищения грядущих опасностей. Слушая непритязательные слова знакомых старых песен, я почувствовала, как на мои глаза навернулись слезы.
Я еще не родилась, когда было написано большинство из них. За томлением и тоской таился страх. Я разворошила тлеющие угли, как выразился Клей, и мое запястье до сих пор болело после его мертвой хватки.
К счастью, мои обязанности отвлекли меня от мрачных мыслей. Проходя мимо задней двери, я из любопытства ее приотворила и была отброшена назад яростным порывом ветра, занесшим в прихожую снежную россыпь. Конечно, я нс могла выйти из дому в такую погоду. Может быть, лучше позвонить в Грейстоунз? Ведь телефон пока работает. Но тут я подумала об Адрии и отказалась от этой мысли. Скорее всего, Джулиан меня проводит, как и обещал.
Вернувшись в гостиную, я услышала заключительный куплет «Белого рождества». Рождество! Оно ведь уже не за горами, а я о нем совсем забыла. Какой подарок могу я преподнести Стюарту, кроме его освобождения? Рождество в Грейстоунзе в этом году будет невеселым из-за недавней смерти Марго. Но я, по крайней мере, смогу подарить что-нибудь Адрии.
Когда я наливала чашку кофе, ко мне подошел Клей. Он больше не казался рассерженным; его настроение явно улучшилось по какой-то непонятной для меня причине.
— Твой эскорт прибыл рано, — объявил он мне. — Он ждет снаружи, потому что весь в снегу. Тебе лучше одеться и вернуться в Грейстоунз, пока это возможно. Если уже не поздно.
Я чувствовала, что настроила Клея против себя. Он испытывал удовольствие оттого, что мне предстояло трудное, и опасное возвращение. Я молча кивнула и уже направилась в прихожую, когда Клей остановил меня, протягивая большой конверт.
— Ты хотела прочесть одну из моих историй, — пояснил он и удалился, как только я взяла конверт.
Меня удивило, что он не забыл о своем обещании в таких сложных обстоятельствах. Дойдя до заднего вестибюля, я бережно засунула рукопись по внутренний карман парки. Я не стала открывать дверь, чтобы поприветствовать Джулиана, боясь снова впустить в помещение холодный ветер, а поскорее оделась, обмотала шарфом нижнюю часть лица и отворила дверь. Кто-то оттянул ее на себя и крепко держал, пока я выходила из дома.
— Я провожу вас обратно, — сказал Эмори Ольт. — У мисс Мак-Кейб разгулялись нервы, Джулиан не смог оставить ее одну. Я говорил, что вы можете переночевать в Сторожке, но Адрия устроила сцену. Поэтому нечего пялиться на меня, лучше пойдемте. Возьмите меня сзади за пояс и держитесь покрепче.
Так вот отчего на лице Клея появилась злорадная усмешка. Я не хотела идти с Эмори, но у меня не было выбора. Я уже вступила в жестокую борьбу с ветром и снегом. И могла только опустить голову, уцепиться за кожаный ремень Эмори и, спотыкаясь на каждом шагу, пытаться за ним поспеть. Иногда ему приходилось меня волочить. Временами я поскальзывалась и полностью теряла контроль над своим телом, барахтаясь в снежном месиве.
Глава 10
Мы двигались очень медленно. Несмотря на хромоту, Эмори, я уверена, без меня мог бы идти значительно быстрее. Я частенько служила для него мертвым грузом, который приходилось тащить за собой. Поначалу все мое внимание было сосредоточено на том, чтобы удержаться на ногах и успеть вдохнуть, пока от порыва ветра не перехватит дыхание. Я и не пыталась следить, куда мы идем. Иногда меня больно ударяла ветка, которую оттягивал Эмори. Но хуже всего действовал на меня шум. Его теперь издавали не только верхушки деревьев; ветер, беснуясь, завывал, казалось, в самых ушах. Время от времени слышался треск сломанной ветки и шум ее падения. Холодало, и мои ноги все чаще беспомощно скользили по льду.
Прошло не менее десяти минут, прежде чем я начала различать окружавшую нас местность. Вокруг нас больше не было зарослей болиголова. Из деревьев встречались только сосны и ели. Белый снег не давал сгуститься мраку, и было видно лучше, чем я ожидала. И когда я осознала, что нахожусь в совершенно незнакомом месте, к моим физическим мучениям добавился страх. Мы шли не по дороге к Грейстоунзу. Это не была ни коротенькая тропинка, ни дорога: казалось, мы пробирались сквозь нетронутую чащу леса. Я даже не знала, с какой стороны находится гора, и полностью потеряла ориентацию. Я изо всех сил потянула Эмори за пояс и принудила его остановиться.
— Куда мы идем? — В мой раскрытый рот тотчас набился снег.
Он покачал своей большой головой.
— Я вас не слышу, — прокричал он. — Пойдемте дальше!
Но я-то его слышала. Мне ничего не оставалось, как следовать за ним. Если я выпущу из рук кожаный ремень, то сразу затеряюсь в кутерьме и свистопляске снежной бури. И ни за что не выберусь из лесу одна.
Мне становилось все труднее поспевать за Эмори; кроме усталости, движения сковывал страх. Мои легкие готовы были надорваться. Щеки над шарфом онемели и перестали ощущать уколы острых льдинок, пальцы, цеплявшиеся за ремень Эмори, окоченели. Но тут перед моими глазами замаячило какое-то темное пятно. Это была небольшая хижина с покрытой снегом покатой крышей, с заметенными, полуслепыми окошками. Эмори сражался с дверью, меряясь силами с ветром, затем втащил меня в большую комнату, где в широкой каменной печи тлели угли, а на полке горели свечи. У меня не было сил стоять, и я опустилась на колени. Казалось, я разучилась нормально дышать и хватала ртом воздух.
Эмори снял полушубок и потопал, стряхивая снег с ботинок, затем похлопал руками по штанам.
— А что, если бы вы попали в на снежную бурю? — презрительно бросил он. — Вставайте на ноги и снимайте мокрую одежду.
Я послушно подчинилась, боясь, что иначе он сам примется меня раздевать. Эмори что-то свирепо бормотал себе под нос, пока разводил огонь, подбрасывая в печку березовые поленья. Не знаю, к кому относились его невнятные ругательства: ко мне тли к тем, кто дал ему идиотское поручение доставить меня в Грейстоунз.
Можно было не спрашивать, где мы находились. Ясно, что в хижине Эмори. Каждая вещь в доме носила на себе отпечаток его недюжинной натуры. К одной из стен были прислонены лыжи, на полке внизу построились в ряд несколько пар лыжных ботинок различных фасонов. В углу — койка, посередине комнаты — круглый стол, вокруг него — стулья. Возле одной из стен стоял грубо сколоченный книжный шкаф, на полках которого располагались книги в мягких обложках и твердых переплетах. Кажется, Эмори был книгочей.
Возле каменной печи стояла железная печурка, на которой Эмори, по-видимому, готовил пищу. Над ней на крюках висело несколько сковородок, рядом находилась раковина, подсоединенная к водопроводу. Жилище Эмори не таким уж примитивным, к нему подведено было электричество — правда, сейчас проводку повредила снежная буря; имелась в хижине и ванная. Хотя голый деревянный пол был истерт, в комнате царила чистота, если не считать снега, мы принесли с собой.