И Адриан: «Я знаю, это меня не касается, но у вас интрижка с таким-то?»
И Стелла: «Вы правы. Вас это действительно не касается».
Холодно, как же здесь холодно! Адриан с трудом открыл слипающиеся глаза, его веки были горячи, хотя все остальное в нем заледенело. Он продрог до костей и чувствовал спиной настоящую вечную мерзлоту. Хватит, подумал он и с большим трудом приподнялся. В этот момент Адриан вынужден был признать, что постарел лет на шестьдесят, пока лежал на полу. Кряхтя, как старик, он встал, тут же присел на край кровати и до колена закатал правую штанину.
Удар Стеллы.
Большое красное пятно.
Ярость, превратившаяся в синяк.
Он имел своеобразную форму и выглядел как ручное рубило или как Южная Америка на глобусе — заострялся книзу и был особенно красным где-то в районе Аргентины. Этот вечер. Дато. Тамар. Зачем Адриан вообще туда пошел? Он же знал, что дом на другой стороне улицы проклят, что все это время проклято. Он должен просто исчезнуть: «Пока, всего хорошего, Стелла, у меня все равно очень много дел, ты и не поверишь, как я сейчас занят».
Вопрос.
Почему Адриан во второй раз отправился в Дом Трех Мертвецов?
Вопрос.
Разве было недостаточно прошептать: «Я знаю, это меня не касается, но у вас интрижка с наглецом из дома напротив»?
Разве было недостаточно просто сказать «Стелла»?
Милая, милая Стелла.
Тот, из дома напротив, — он же не имеет о тебе ни малейшего представления, он же ничего не знает, вообще ничего.
Ведь его не было рядом с тобой все эти годы. Но нет, Адриан ничего не сказал. Вместо этого он, глупый, поплелся вслед за Стеллой, хотя миссис предостерегала его взглядом, и даже Тамар дала ясно понять, что он нежеланный гость.
Не сдаваться, даже после третьего выдоха.
Не признавать себя побежденным.
Если потребуется — смириться с синяком в форме Южно-Американского континента.
Ледяные взгляды.
Адриан резко встал, ни на что не опираясь: у него еще были силы, тело еще слушалось его — казалось, он даже стал моложе, совсем юным. Он подошел к письменному столу и увидел высокую стопку своих карандашных рисунков. Он отобрал их сегодня утром для художественного конкурса в школе, хотя последний срок отправления работ наступал только в феврале.
— Выполни, пожалуйста, одно из трех заданий:
1) Нарисуй плакат для следующего школьного концерта.
2) Напиши и нарисуй комикс на тему «У нас есть только этот мир».
3) Оформи серию портретов на тему «Жизненные ситуации».
Третье задание было самым главным и интересным. Как ни странно, уже несколько месяцев Адриан рисовал именно это — жизненные ситуации. Точнее — две из них. Благодаря дружеской поддержке отца и немецкой железной дороге он запечатлевал на бумаге бытовые сценки, связанные со счастьем и его противоположностью — Адриан не знал точно, как это назвать, но точно не несчастье.
Все началось весной, когда его отец три пятницы подряд не успел на электричку и был так разозлен и расстроен, что вытащил крошечный фотоаппарат и начал фотографировать других пассажиров на перроне, у которых прямо из-под носа тоже ушел поезд. Они раздоса-дованно и сердито оглядывались по сторонам.
Отец Адриана.
Он был больше двух метров ростом и больше двух метров в ширину (ну почти) — настоящий медведь, только значительно миролюбивее. В конце концов оказалось, что маленький цифровой фотоаппарат стал не чем иным, как его второй душой — нежной, маленькой и полной разных историй.
С тех пор отец начал фотографировать людей, в глазах которых еще отражались огни отъехавшей электрички, и Адриан решил, что будет срисовывать со снимков их лица. Он понимал, что смотрит на них глазами отца, и поэтому не был до конца уверен, можно ли считать такое занятие искусством. Но это и не имело никакого значения, second eye[2] — даже если так, Адриан все равно будет рисовать.
Людей, которые опоздали на поезд.
Серия портретов, выполненная Адрианом Тайсом, бумага и карандаш.
Позднее — прикрепить титульный лист.
Позднее — может быть, написать «Для Стеллы».
Ах, хватит, хватит!
«Позднее» было так давно.
С тех пор отец работал вместе с сыном и постоянно привозил новые фотографии. Он держал серебристый фотоаппарат в огромных ладонях, как хрупкую птичку, и взволнованно показывал Адриану, какие люди сегодня не успели на поезд. В свою очередь, тот загружал фотографии в компьютер и всякий раз подолгу рассматривал незнакомые лица; он оценивал их подобно тому, как его отец иногда в течение минуты туда-сюда перекатывал во рту красное вино, прежде чем наконец проглотить.