Собственно говоря, именно она заставила Стеллу начать собирать сведения о высокорос-лых штуковинах. Вплоть до недавнего времени та регулярно снабжала Адриана информацией о самых высоких небоскребах и горных вершинах — чтобы он мог спрятаться за этими цифрами, чтобы ни одна псевдосестра на Земле не причинила ему боль. Но у Стеллы больше не осталось для него никаких фактов о высокорослых штуковинах, и псевдосестра могла совершенно спокойно отпивать маленькими глотками шампанское и потом провозгласить:
Стелла просит передать всем привет и наилучшие пожелания. К сожалению, она лишена возможности лично сделать это, но…
ну да, она…
— Успокойся, Оливия! — оборвала ее на полуслове миссис, но было слишком поздно: Адриан наконец со всей силы дернул ветку серебристой ели, которую все это время сжимал в руке. И хотя он не опрокинул дерево, один из коллекционных стеклянных шаров все же упал.
Ах, плевать на то, что не было путей отхода — теперь они появились: расталкивая гостей, Адриан пробивал себе дорогу сквозь толпу. Краем глаза он заметил, как его отец, пожав плечами, обвел всех взглядом. «Ну, конечно, — подумал Адриан, — ни на что другое он не способен, только и может быть приветливым и подкладывать изюм под зад овечкам». Ведь он понятия не имел, каково было в этот момент его сыну, — Адриан знал это и ненавидел его. Он ненавидел здесь все: свою мать, которая от испуга одним глотком осушила бокал шампанского, эту глупую ненастоящую сестру, ему были безразличны даже миссис и качающая головой мать Стеллы. Адриан выбежал из гостиной и с силой захлопнул за собой дверь.
В коридоре он в нерешительности остановился, в его ушах все еще звучал громкий хлопок закрывшейся двери. В самой гостиной было тихо, вероятно, все оцепенели от неожиданности — плевать, Адриан хотел поскорее уйти в свою комнату. Он сделал шаг, еще один — и не смог сдвинуться с места: дверь у него за спиной распахнулась, кто-то ухватился за его свитер, и не отпускал его, и…
— Черт, отпусти меня, — выругался Адриан.
— Только если не убежишь, — сказала миссис Элдерли.
Адриан повернулся к ней:
— Ты можешь просто оставить меня в покое?! Иди к Стелле, иди к своим безмозглым новым друзьям!
— Ты думаешь, Стелле хорошо живется, да? — спросила миссис и посмотрела на Адриана с некоторым пренебрежением.
— А что мне еще остается думать?
— Стелле тоже нелегко. Как ты себя ведешь? Что ты ей наговорил? Тебя нет рядом, ты просто пропал.
— Я не пропал! — напустился Адриан на миссис. — Это Стелла пропала!
— Ах, Метр девяносто!
Немного помолчав, миссис сказала:
— Если бы ты поговорил с ней. Если бы ты мог ей сказать, что ты в нее…
— Что я что? Послушай, прекрати. Прекрати!
— Адриан, все переживают за тебя. И у нас в доме, поверь мне.
«Они говорят обо мне?!»
Адриан почувствовал отвращение при мысли, что Марауны обсуждали его за кухонным столом, что они жевали, пили и время от времени приговаривали: «Да, этот бедный безобразный парень, он даже не может взять себя в руки», — и никак не могли понять, почему он себя так ведет. Возможно, иногда вместе с ними сидели люди, которые его вообще не знают, но тем не менее не упускают возможности вставить свое словцо: «Действительно, если одновременно у всех начнут сдавать нервы, к чему это приведет!»
— Не могли бы вы обсуждать что-нибудь другое?! — крикнул Адриан. — Ведь вы ничего не понимаете! А до вашей Стеллы мне вообще нет никакого дела!
Адриан хотел отвернуться, но миссис крепко держала его за свитер, возможно для того, чтобы тот стал по-модному растянутым.
— Поговори со Стеллой, — сказала она. — Поговори наконец! Метр девяносто, пожалуйста.
Адриан вырвался, быстро вбежал в свою комнату и уже хотел снова громко хлопнуть дверью. Но в последний момент он придержал ее и закрыл осторожно, почти утешившись тихим щелчком.
ГЛАВА 14
Ночь — как долго она длилась? Адриан проснулся и понял, что лежит на тысяче бумажных простыней — измятых клочках бумаги, которые никто так и не убрал. На нем были наушники, но он не подсоединил их к небольшой стереосистеме, голубая лампочка которой ярко светилась в темноте. Теперь он снова вспомнил, что вечером слушал Tallest Man, и все страдания певца с голосом Микки-Мауса слишком глубоко проникли в его Душу.