1. Позвонить Ник. Андр. по поводу Астанговой.
2. 11.30.-13.30 - лекция на III курсе.
3. В 14.00 - ученый совет.
4. В 17.00 - аспиранты.
Да, сегодня одиннадцатое декабря... Больше семи месяцев...
И тут мне в голову пришла великолепная мысль. Я оглянулся, не стоит ли кто в дверях, и, быстро положив записную книжку в карман, выбежал из читальни.
***
На химфаке царила экзаменационная суета. Все были озабочены, торопливы, нервны. С лестниц скатывались смеющиеся орды счастливцев. Даже вахтерши были захвачены общим настроением.
- Тот и сдает, кто учит, - говорила одна из них, разматывая клубок шерсти, - моя вон и книжки на ночь под подушки кладет, и в туфельку пятачок прячет, а коли не учит, то и ничего...
Передо мной, шипя, раскрылись двери лифта, и я все никак не мог сообразить, что мне делать. Двери с шумом захлопнулись. Прозвенел зуммер, и лифт, повинуясь вызову откуда-то сверху, ушел без меня. Я решил подождать начала рабочего дня и позвонить ему. А то уйдет на химфак или еще куда-нибудь.
***
Монета с лязгом провалилась в стальную щель автомата. Кокетливый женский голос пропел: - Алло-у?
Я проглотил чуть не сорвавшуюся с языка фразу: "Приветик, Раечка, это я, Виктор".
- Алло-у?!
- Виктора Аркадьевича, пожалуйста, - сказал я, облизывая пересохшие губы.
Трубку положили на стекло письменного стола. Я слышал характерный звук. И вообще я знаю, куда они кладут трубку. Стало тихо. Лишь время от времени доносились приглушенные расстоянием разговоры. Но вот послышались шаги. Мужчина шел широко и уверенно. Мне было приятно узнать, что у него такой шаг. Дуэтом, немного не поспевая за мужчиной. семенили каблучки-гвоздики. Я напряг слух.
- Если бы я не знала, что вы здесь, Виктор Аркадьевич, - откуда-то издалека, с другой планеты долетало Раечкино сопрано, - я бы решила, что меня разыгрывают. Ну в точности ваш голос!
- Я слушаю, - трубку взял мужчина.
Вот те и на!
Голос его мне был незнаком и неприятен. Но я вспомнил, как звучит мой собственный голос в магнитофонной записи, и успокоился. Свой голос трудно узнать. К нему нужно долго привыкать.
- Виктор Аркадьевич, - сказал я в трубку, стараясь дышать глубоко и спокойно, - не перебивайте меня и старайтесь отвечать короче. Главное, не удивляйтесь и не возмущайтесь... У меня очень важное дело, иI никто, кроме нас с вами, не должен об этом знать. Вы меня понимаете?
- Нет. Кто это говорит?
- Виктор Аркадьевич, вы планируете эксперимент по движению макросистемы против вектора времени? - Я пошел ва-банк.
- Кто это говорит?!
- Успокойтесь, пожалуйста. Нам нужно встретиться, и вы все поймете. Я вам все объясню...
Наверное, он принимает меня за шантажиста пли шпиона.
- Почему вы не хотите назвать себя? - В его голосе звучало нескрываемое раздражение.
- Вы меня не знаете. Совсем не знаете! Я случайно проведал о ваших планах... совершенно случайно. Я работаю над той же проблемой, что и вы. Но... я попал в беду. У меня неудача. Мне нужна ваша помощь.
Дыхание в трубке участилось. Я мысленно ликовал. Кажется, клюнуло! Впрочем, я действовал наверняка. Ведь я знал его, как... можно знать себя.
- Вы не находите, что все это несколько странно? - наконец сказал он.
- Ничуть. Все абсолютно нормально. Я прошу в.с только о встрече. Ни о чем больше. Будь вы девушкой, наш разговор был бы естествен: он просит, она ломается... Но вы не девушка и не можете мне отказать. Не имеете права наконец!
- Почему вы так думаете?
Я не ожидал от него такого дурацкого вопроса.
- Почему я так думаю? - переспросил я. - Да хотя бы потому, что "я знал ее, как можно знать себя, я ждал ее, как можно издать любя". Это я о вас!
- Хорошо! Давайте встретимся, где вам удобно... Как мы узнаем друг друга?
- О, не беспокойтесь! Мы узнаем друг Друга в любой толпе в первую же секунду.
Я тут же осекся. Незачем переигрывать. Он этого ' не любит. Но было уже поздно.
- Что вы хотите этим сказать? - Опять в его голосе появилось недоверие.
Есть синий вечер, он напомнит,
Но даст забыть, не даст уйти.
Пот так рабу в каменоломне
Цепь ограничила пути.
Я процитировал строфу стихотворения, которое он написал еще студентом и никогда никому не показывал. Трубка молчала.
- Итак, где и во сколько? - наконец спросил он. Вот молодчина! А я и не знал, что он такой молодчина... Сейчас очень волнуется, я это знаю, но какой спокойный голос! Какой бесстрастный! -
- Вечер у вас свободен?
- Только до семи часов.
Интересно, куда он собирается?.. Наверное, что-нибудь важное. Иначе он бы забросил для меня все дела. Я-то знаю! Он любопытен до невозможности.
- А если сразу же после работы? У вас дома... Мама куда-нибудь уходит?
Я хотел сказать "ваша мама", но не смог и сказал просто "мама".
- Приходите в пять часов. Вы, надеюсь, знаете, где я живу?
- Да, знаю.
- Я почему-то так и подумал. Итак, в пять?
- Да, в пять. Спасибо. До свидания! Вы молодчина!
***
Мы оба, он и я, все еще не можем прийти в себя. Я смотрю на свою квартиру, оглядываю каждую вещь. Все здесь интересует меня. Обои и картины, которые написаны мной, мои книги и скульптура, выполненная моим другом. Как на величайшее чудо, смотрю я на мамину швейную машину, накрытую кружевной салфеткой, и на телевизор, на котором развалился, закрыв экран пушистым хвостом, мой старый рыжий кот. Я почти не нахожу здесь перемен. Может быть, потому, что я покинул эту квартиру только вчера? Но ведь вчера она была на семь месяцев старше, чем та, в которой я очутился сегодня!
Ничто не поразило меня больше, чем моя квартира. Может быть, потому, что в ней был он? Он? Я говорю "он", как будто бы это другой отдельный от меня человек... Впрочем, действительно другой и отдельный! Кто же из нас более реален, более на своем месте: он пли я?
- Боюсь, что мы сейчас думаем с вами об одном и том же, - говорит он, как-то вымученно улыбаясь.
- Да, вероятно... Кстати, почему мы говорим друг другу "вы"? Ведь мы... Во всяком случае, мы ближе, чем самые кровные близнецы.
- Да, черт возьми! Я никак не сформулирую... Вертится на языке и не дается! Минуточку... Мы с вами... Мы с тобой одно и то же лицо при условии движения во времени. Но одновременно мы можем существовать лишь раздельно! Улавливаешь суть?