— Что, черт возьми, он думает о своих обязанностях в этой сцене?! — спросила она, сев прямо в кровати и прикрывая груди руками. Элен Вробель ринулась вперед и обернула халат вокруг ее плеч.
Борис медленно вернулся к кровати.
— Ах, послушай, Ферал, — сказал он, кивнув на провинившийся член, — тебе это не понадобится… не в этой сцене… В этой сцене ты только притворяешься, что занимаешься любовью… позже, в другой сцене, ты можешь на самом деле заниматься любовью, но прямо сейчас — нет … это только как игра, ясно?
Ферал кивнул с энтузиазмом.
— О, да, понимаю, понимаю. — Он посмотрел вниз на свой орган, потряс головой, ухмыляясь, как всегда. — Я не стараюсь делать его таким! Просто получилось! Я не стараюсь! Никакого настоящего зиг-зиг! Я понимаю, никакого настоящего зиг-зиг! — Он пожал плечами, показывая свою беспомощность.
— Хм-м, — Борис поскреб голову, обдумывая положение, затем вернулся к чуть остывшей Анжеле. — Достаточно странно, а? — сказал он, выдавив слабую улыбку.
Она не ответила на нее.
— Я думала, что он понимает по-английски.
— Он и в самом деле понимает, что не по-настоящему собирается заниматься с тобой любовью.
Она выглядела достаточно скептичной.
— О, да? Тогда почему у него… как буровая вышка?
— Он говорит, что ничего не может поделать, просто так получилось.
Она бросила сердитый взгляд за Бориса на своего партнера.
— Так скажи ему, чтобы это просто не получалось.
Борис вздохнул и посмотрел на Ферала, стоявшего так же, как он его оставил, с идиотской ухмылкой и без единого признака появления благоразумия у его члена.
— Ты ведь не смогла бы, м-м, сыграть сцену таким образом, я полагаю, — спросил он, возвращаясь к Анжеле. — Даже если он действительно знает, что все не по-настоящему…
Она резко вздохнула сквозь стиснутые зубы.
— Я бы скорее умерла, — прошипела Анжела.
Тони, писавший что-то на другой стороне съемочной площадки, присоединился к ним у кровати, пройдя по пути мимо Ферала и бросив назад недолгий взгляд.
— Фу-у, у этого парня при себе такая громадина, правда?! Боже Иисусе, девушка могла бы содрогнуться даже от половины такого, не так ли, Анжи?
Анжела отвернулась, с отвращением фыркнув.
— Анжи настаивает, что не согласится играть сцену с ним в таком состоянии.
— О? — Тони, нахмурившись, посмотрел на область ее таза. — Выглядит довольно безопасно с этим приспособлением, — он игриво протянул руку и нежно щелкнул по нему, — и совершенно восхитительно. Я не могу сказать, что порицаю черного дикаря.
Она стукнула его по руке.
— Ты уберешься оттуда! — Она повернулась к Борису. — Пожалуйста, скажи ему, чтобы он оттуда убрался!
— Хорошо, давайте сейчас все остынем. У нас возникла проблема.
Нетерпение Анжелы возрастало.
— Подумаешь, проблема — почему он не подрочит, черт возьми!? Отошлите его куда-нибудь в темный уголок и пусть он спустит!
Борис сердито посмотрел на нее.
— Ты не можешь сказать подобному мужчине, чтобы он подрочил… они гордятся.
— Тогда пусть трахнет кого-нибудь, черт возьми! — Она почти кричала.
— Почему ты не используешь другого парня? — спросил Тони.
— Мне нравится этот — его ухмылка, это могло бы быть достаточно загадочно…
— О'кей. — сказал Тони, — как насчет того, чтобы засунуть его член в ведро со льдом!
— Великолепно, — сказал Борис, — вот оно, черт возьми! Мы засунем его в ведро со льдом, заставим опуститься, а затем распылим на него новокаин! Потрясно! — Он посигналил Пропсу. — Джо, принеси сюда ведро со льдом — наполовину лед, наполовину вода. И оставь его здесь, ха, возможно, оно нам опять понадобится.
— Лучше принеси большое, Джо, — закричал Тони ему вслед, потом улыбнулся Анжи, — верно. Анжи? — сказал он и подмигнул ей. Но она только сердито взглянула на него, глубоко вздохнула и отвернулась со все еще тлеющим негодованием, сделав резкое движение, которое произвело нелепый эффект, заставив ее идеальные груди, видные сверху между полочками халата, мелко, почти комично затрястись, прежде чем они опустились вниз.
Сочетание льда и новокаина оказалось удивительно эффективным, и Анжи почувствовала большое облегчение, заметив, что орган Ферала («своего рода громадная черная дубинка», как она сказала), в конце концов, осел и безвредно съежился, так что она полностью выложилась в сцене, позволяя ему с бешеной энергией и страстностью сгорбиться напротив ее вздрагивающего лобка, хотя, на самом деле, немного вяловато, пока она в свою очередь всхлипывала, извивалась, стонала, царапалась, вскрикивала и впадала в беспамятство, изображая необычайную страсть.