– Вот ведь! – обиженно крякнула бабка. – Помер человек, и похоронить-то по-людски некому!
Продолжая что-то бормотать, она развернулась и скрылась в избе.
Голомедов добежал до конца проулка и остановился. Кривая стежка через заросли бурьяна убегала вниз, к Беспуте. За спиной на площади грохотал оркестр. Кирилл вдыхал воздух, который отчего-то казался горячим, и механически повторял:
– Все можно исправить… Все… можно… исправить…
Холодные капли стекали по лицу, но Голомёдов не замечал дождя.
– Исправить… – шептал он.
Снизу, от берега реки по тропинке поднималась двое. Кирилл смотрел на них пустыми глазами, и только когда пара подошла почти вплотную, Голомёдов узнал Раздайбедина.
– Ба! – воскликнул Василий радостно. – Какая встреча! А ты что здесь делаешь?!
– Вот… – тихо произнес Кирилл и как-то беспомощно качнул рукой, в которой была зажата зеленая тетрадка. – Человек вот умер…
Василий остановился и удивленно открыл рот. Чтобы чем-то заполнить повисшую паузу, он пробормотал банальное утешение:
– Ну, жизнь-то продолжается… Нельзя опускать руки.
– Нельзя? – вскинул на него глаза Голомёдов. – Нельзя опускать руки? Кто это придумал? Чем обосновал? Ты понимаешь, что мы все давно подняли руки, будто многомиллионное стадо военнопленных? Так и живем с поднятыми руками – на все согласные и равнодушные! Мы всегда – «за», потому что кто-то когда-то не велел нам опускать руки!
Василий кивнул головой, но ничего не ответил.
– Чего молчишь? – спросил Голомёдов через некоторое время. Раздайбедин провел рукой по лбу, убирая дождевые капли, и произнес:
– Мне нечего сказать… Я уже дочитал томик Мудрых мыслей, и теперь из полезного чтения в туалете у меня только этикетка от банки с чистящим средством.
– А своих мыслей у тебя нет? – с зарождающейся злостью поинтересовался Голомёдов.
– В такой ситуации – нет… – тихо ответил Василий. – Мне надоело говорить. Я хочу действовать.
– Но почему ты здесь? – спросил Кирилл и поиграл желваками. Все те неясные, но светлые чувства, что так неожиданно зародились в его душе, теперь смешались и закипели, подобно лаве. Они переполняли нутро и требовали выхода. Быть может, если бы поблизости не оказалось Раздайбедина, они вырвались бы волчьим воем – тоскливым и одиноким. Но Раздайбедин был здесь – он вот так запросто прогуливался под руку с неизвестной девицей, и по физиономии его то и дело разливалась довольная – абсолютно не соответствующая моменту – улыбочка.
– Я спрашиваю, почему ты здесь, а не с кандидатом?! – ядовито прошипел Кирилл.
– У меня есть более важные дела, – все так же тихо ответил Василий. – Судя по всему, у тебя тоже…
Порыв ветра донес с площади бравурный аккорд духового оркестра. Кирилл быстро оглянулся в ту сторону. Неожиданно утренний озноб вернулся, но был он уже совершенно другого свойства. Голомёдов вдруг представил себя в роли акушера, а город Славин – в роли будущей мамочки, беременной новым мэром. Долгие месяцы Кирилл наблюдал беременность, контролировал каждый пульс, каждый вздох, каждый удар сердца – как роженицы, так и младенца. И вдруг в тот самый миг, когда новорожденный Харитон Ильич должен, наконец, покинуть утробу и явиться на свет Божий, акушер Голомёдов вдруг неизвестно почему распустил нюни и удалился покурить на крыльцо… Как встретит жестокий мир беспомощного младенца?! Кирилл задохнулся от ужаса… Но тут взгляд его упал на Василия. Вот он – тот человек, которого оставили присматривать за роженицей, а он самовольно покинул свой пост.
– Ты! Как ты мог? – закричал Кирилл. – В самый… ответственный момент?! Ты хоть представляешь, что там происходит? Журналисты?! Кандидат?! Меценат? Скульптор?! Краевед твой придурковатый?!
Кирилл кричал все громче, и паника охватывала его все сильнее.
– Сейчас… Там… решается судьба… А ты?! Ты!!!
Раздайбедин снова пожал плечами и улыбнулся:
– Да не пропадет наш Харитон… А если вдруг и скажет чего лишнего – так ведь должны же избиратели иметь хоть небольшой шанс узнать, за кого они на самом деле голосуют…
– Ты!.. – воскликнул Кирилл, и горло его сдавил спазм. Ветер снова донес с площади эхо оркестра. Голомёдов посмотрел на Раздайбедина, оглянулся на площадь, перевел глаза, полные злых слез, на зеленую тетрадь.
– Я должен… Похороны… Мне нужно быть там! – проговорил он, обращаясь неизвестно к кому. И никто ему не ответил. Тогда Кирилл круто развернулся на каблуках и почти побежал по проулку, удаляясь от Беспуты.
Василий проводил его глазами. Голомёдов добежал до распахнутых желто-розовых ворот и остановился, как вкопанный. Он скользнул глазами по расписному, словно сказочный терем, дому и двинулся, было, во двор. Но, не сделав и шага, вновь замер. Замешательство было коротким – Голомёдов зябко подернул плечами и бросился дальше – к площади. Перед тем как сорваться с места, он с отчаянием швырнул что-то на обочину – в придорожную грязь.