– И уж тут наше дело – помочь, – говорил Юханцеву заместитель командира 84-го стрелкового полка по политической части, – разработать общий план обороны и прочее. Это, Яков Павлович, все равно как производственное совещание на заводе. Политика, производство, быт – все в переплете, пока тут же, на совещании, не распутается… И тогда…
Юханцев очень хорошо понимал замполита. Да, это школа. Буря гудит, корабль рвется вперед, ты – у руля и знаешь: от малейшей ошибки в нажиме на руль, от неверного поворота, от случайной нечеткости действий – мель, риф, крушение. Школа партийной работы! Полковой комиссар считал, что надо немедленно собрать командиров и на собрании обязаться такими решениями, чтобы…
– Где соберем? – спросил Юханцев.
Он считал эту мысль находкой.
– У нас, в штабе полка. И Османьянц придет. Он нынче на южном острове за командира.
– Без руки?
– С рукой. Загипсовали. Придет…
– Хорошо. Собирай!
Из того, что сказал собравшимся Юханцев, с величайшей ясностью вытекала задача: обороняться. Каждая попытка сопротивления ценна и нужна, ибо из суммы задержек рождается выигрыш времени для организации настоящего отпора. Только так может действовать советская крепость – задерживать противника, наносить ему возможно большие потери, отвлекать на себя возможно больше неприятельских сил, всячески замедлять их движение. Только так мог гарнизон Бреста приблизить конечную цель войны – погнать гитлеровцев назад. Только так…
Выступил начсандив Османьянц, с подвязанной рукой, красным, странно улыбающимся лицом и блестящими маленькими глазами.
– Чтобы мобилизоваться всей стране, товарищи, – сказал он, – нужны не дни, а месяцы. Хватит у нас сил и средств, чтобы обороняться месяцы? Нет, не хватит. Следовательно, будем обороняться, пока живы! – И, улыбаясь, отошел к стене.
Потом заговорил помощник командира полка капитан Зубачев – сухощавый, стройный, с тонким, нервным лицом. Подняв кверху, высоко над головой, свой планшет, в котором у него хранились конспекты по истории партии, капитан сказал, словно присягая:
– Мы не получали приказа об отходе – значит, надо стоять.
И все, кто еще выступал, говорили то же самое. Юханцев жадно слушал этих людей. У некоторых из них были здесь, в крепости, жены и дети. Думают ли они о своих семьях, когда клянутся умереть? Ведь умереть они клянутся и за них, и от их имени тоже тей, – а только с ними. Значит ли это, что они клянутся и за них, и от их имени тоже клянутся? В таком именно положении был и сам Юханцев. Он слушал слова великой клятвы, с готовностью произносившиеся вокруг командирами, смотрел на их взволнованные, горячие лица. Да, он сделал сейчас все, чтобы поднять их дух на смертный подвиг, и он поведет их за собой умирать. Здесь его право и его долг. Новая мысль зажглась, ослепительной яркостью наполнив мозг. Юханцев вдруг увидел прямо перед собой смысл своей жизни. Смысл был необъятен, как история человеческого разума, и так же, как эта история, выражал в себе философию подвига. Не всякий подвиг – только жертва. Есть подвиги завоевания через жертву, как тот, к которому зовет сегодня своих людей Юханцев. И в громадности таких подвигов, перед лицом их бессмертия, жить или не жить – все равно. Нет, не может быть, чтоб кто-нибудь не знал этого, – не может быть! Юханцев подошел к Османьянцу, к Зубачеву и быстро, но крепко обнял их. Шум, наполнявший низенькие, сводчатые комнаты штаба полка, где происходило собрание, молк.
Командиры понимали: Юханцев прощается.
– Товарищи! – громко сказал он. – Партия нам велела… Умрем, а крепость не сдадим!
* * *С пяти утра гремели тяжелые орудия осады. Огонь был направлен главным образом на цитадель и северный остров крепости, туда, где инженерный парк и кладбище. Огонь чередовался с налетами. Под огнем крепость замирала, уходя в подвалы. Но, как только гитлеровцы прекращали обстрел, чтобы бросить на штурм пехоту, солдаты становились на места и хватались за ружья. Длинные стволы тяжелых зениток втыкались в утреннее небо. И штурм остывал. В девять часов на северном земляном валу завозилось что-то очень большое и несуразное. Подтянув радиоагитмашину, гитлеровцы устанавливали ее в направлении ветра. До защитников крепости долетело: «Предложение есть честной капитуляции… Уже многи русски города пали… Уже вся русски армия пал…» Ураган ружейного и пулеметного огня заглушил геббельсовскую болтовню. Но был на нее еще другой ответ.
Командиры читали бойцам приказ № 1: