С тех пор Лидия Васильевна стала думать еще и об окружении. К двум вариантам прибавился третий, и терзания соответственно умножились.
Она зашла под ворота и остановилась у ящика с песком. Гитлеровская авиация еще ни разу не налетала на Москву. Но надо было ждать налетов. Население подбиралось в пожарные команды и группы самозащиты, инструктировалось и готовилось встретить первую бомбежку. Редкий дом не выставил у ворот, на лестницах, на чердаках и на крышах ящиков с песком и кадок с водой для тушения «зажигалок», которым в скором времени предстояло огненным ливнем упасть на город. Стоя у ящика и раздумывая о своих тревогах, Лидия Васильевна смотрела на бульвар. Сначала он был совершенно пуст. Затем по левой его стороне, от Зубовской площади к Арбату, замелькали две человеческие фигуры. Один пешеход был поуже в плечах и с некоторой вихлявостью в походке, роста небольшого и чем-то смахивал на бабу в зипуне. Другой – здоровенный детина вполне богатырской стати. Они шли не спеша, переговаривались вполголоса и довольно внимательно разглядывали афиши и плакаты, расклеенные по стенам домов. Плакат, изображавший женщину под красным покрывалом, с выражением властной требовательности на лице и с листом присяги, крепко зажатым в повелительно протянутой руке, привлек к себе особенное внимание пешеходов. «Родина-мать зовет!» – читали они, качая головами. «Родина-мать зовет!» Трудно было не ответить голосом совести, не отозваться порывом верности на этот в самое сердце проникающий зов. Так по крайней мере казалось Лидии Васильевне, когда ей случалось видеть этот плакат. Потоптавшись, пешеходы двинулись дальше. Но, сделав несколько шагов, опять остановились. Лидия Васильевна слышала, как крепко и громко ругнулся здоровяк. Суровое лицо женщины под красным покрывалом, в ореоле из винтовок и штыков, снова смотрело на него со стены. Скверная брань здоровяка относилась к плакату.
– А ты не больно зорись, брат, – сказала, хрипя по-мужски, баба в зипуне, – и у стен уши бывают!
– Нет, уж теперь дудки, – отвечал здоровяк, – дудки!
– А я тебе говорю, не шуми! Душа действовать просит? Так ты возьми да безо всякого…
И он тут же показал, что значит «безо всякого»: ухватив плакат с угла, рванул его по всему полотнищу.
– Вишь? А в тебе никакой осторожности нет. Это я, Жмуркин, тебе говорю.
– Отстань, старый мерин…
Ни тот, ни другой не видели поблизости ни малейшей опасности. Просто один был потрусливей, а другой – понаглей. Жмуркин не помышлял об опасности. А она уже давно следовала за ним по пятам. Две серые шинели не отставали от ночных друзей с Зубовской площади. Патруль? Да, с винтовками. Дозорные приникали к подъездам, тонули в черных подворотнях, невидимыми тенями перебегали от окна к окну. Однако именно в ту минуту, когда плакат, сдернутый со стены, свис к земле бессильными клочьями, дозорные вдруг перестали прятаться и очутились прямо перед физиономиями друзей.
– Стой! Предъявите, граждане, документы!
Здоровяк почесал багровую рожу. Кому ни попадись он сейчас на глаза, всякий без колебания признал бы: вдребезги пьян, еле держится на ногах человек. Он качнулся вперед, потом – вбок и, устояв не без труда, затянул:
А и пить будим,И гулять будим…А и смерть придет —Помирать будим…Такое дело, товарищи солдаты, – война!
Он стоял, качаясь, и незаметно старался при этом выскользнуть своей могучей фигурой за грань холодной полосы прожекторного света.
– Пойдем, Вася, пойдем, – сказал Жмуркин, – бог с ними!
– Предъявите, граждане, документы!
А и пить будим,И гулять будим…– Держи одного, – сказал дозорный товарищу, – а я – другого. Видать птиц по полету!
– Эх ты, садова голова, – вдруг перестав ломаться и сразу повертывая на полный серьез, прогудел великан, – жалко мне тебя, ей-ей! За чем пойдешь, то и найдешь…
– Без разговоров!
– Что за разговоры!
Великан привычным и точным, как секундный ход часов, движением выхватил из кармана револьвер. Дозорные вскинули винтовки.
– Отстаньте-ка от нас лучше, ребята! – быстро проговорил Жмуркин.
Два выстрела взорвали мертвую тишь Смоленского бульвара. Великан лежал лицом вниз, царапая асфальт растопыренными пальцами выброшенных в стороны рук. Один из дозорных стоял у стены, в том самом месте, где слабо колыхались под ветром клочья рваного плаката, и, странно скосившись, медленно сползал наземь. Другой мчался к Арбату, стреляя из винтовки по вертко убегавшему Жмуркину. Бегун уходил не стреляя, вероятно, экономил заряды. Но, когда наперерез его ходу, из-за угла выскочили еще двое патрульных и навалились на него кучей, он перестал экономить заряды и выпустил пулю за пулей – все. Один из солдат упал. Жмуркина связали.
* * *