– Так я же не на тебя, – ответила я, отставляя чашку.
Если порча и действует, то я должна быть чертовски, ужасно зла. А Джош отвлек меня от Хакана.
– А на кого?
– На владельца фирмы.
– Без фотографии?
Как же я люблю новичков.
– Слушай, Джоши-бэйби, – сказала я. – Я это делаю, чтобы не сгореть в беспомощной ярости. А вот ты какого хрена всего боишься? Что ты за пугливый олень?
Джошуа как-то странно сверкнул глазами.
– Я все-е-е прочитал, – сказал он. – Про то, чем ты и твой мужик занимались. Вот почему ты так круто выглядишь.
Я посмеялась.
– Кхин-цуэ, – говорю, – не признает равноправия. Женщины там дают энергию, мужчины берут. Я не ледибой, могу показать влагалище. Только учти, ты должен будешь…
– …пятьсот евро.
Он рассмеялся.
– Да, ты права. Но знаешь… Вся эта штука очень уж занимательная. Жаль, мы не в Штатах. Я бы с радостью подключился. Изобразить ЕГО.
***
На этом месте мы снова стали шутить про порчу и про доставку, и про мои наушники за шесть евро… Но когда я легла в кровать, мне все не спалось. Реально: если бы мы были в Штатах, могла бы я снова созвать людей под свои знамена? Я – Дэйвини, Хранительница души. Скажи я, что Джош – очередное переиздание Коннора… Поверили бы мне?
О, черт! По ходу, вера заразна: веря Джошуа передалась и мне.
Официальное неофициально
22.05. суббота.
Наконец-то, ура, работа!
Люблю я эту страну. Все равны, но некоторые равнее! Маленькое послабление – можно в гости ходить. Ну, а какая же свингер-вечеринка без гостей? БДСМ. Супер! Идем впятером. Румынка, русская, кореянка, немка, француженка. Все от «Дома боли Мариссы», типа, одна семья.
Как говорится, от нашего дома – к вашему.
Тут очень особенные правила, без пива не разольешь. Но если люди живут в одном доме, то запросто могут семейным составом посетить другой дом.
Ну и большая же тут, скажу вам, живет семья.
Подвал разбит на комнаты и наскоро оборудован. Все игрушки предоставляет хозяин. И то, что он – друг Мариссы, просто совпадение. Что, у хозяйки «притона» не может быть семьи?
И то, что состав семьи меняются каждый час, это ведь не моя проблема. Сказано: две семьи зараз, значит так и будет. Орднунг мусс зайн. То бишь, да будет порядок.
В общей комнате детально оценивают фоточки Джоша. Им же надо знать, кому я за съем плачу.
– Ипуда. (красивый) Тон иссаё? (деньги есть)
– Wie viel verdient er, eigentlich? (а сколько он получает, собственно).
– Could someone tell me, if he is not a gay?
Натали я не понимаю, хоть и учила французский в школе. Вот она и интересуется по-английски: не гей ли Джош.
– Девочки, – говорю я по-английски, мы тут из принципа при Кароле по-немецки не говорим, чтоб она не чувствовала себя избранной. – Вы понимаете, что он ничего вам не предлагает?! У него секс андэ… – Су Ли улыбается и всем переводит на инглиш:
– Секс под запретом.
Их открытые рты буквально кричат свирепым молчанием.
– Чего-о-о?
Когда работаешь в секс-индустрии, сложно себе представить, будто существуют мужчины, которые тебя не хотят.
Я – самая старшая здесь. Я убедилась в этом на горьком опыте. Но пока они пьют из маленьких фляжечек алкоголь, я наливаю кофе. Черное-черное, как потемки чужой души.
Беру дневник и сажусь подальше.
Вот она, причина. Та самая, о которой спрашивал меня Джош: почему стриптизерши, проститутки и прочие работницы «заведений», любят заводить себе любовников, которые ни в грош их не ставят, лупят, отбирают деньги и пьют?
Да потому, что девки так увлекаются, желая самим себе доказать, что не любить их – попросту нереально, что забывают за чем гнались. И вскоре готовы отдать не то, что деньги, но даже почку. Лишь бы только не признаваться самой себе, что ты для него – ничтожество. Тряпка.
Да, я все это уже прошла.
Через боль, нежелание признавать собственную ненужность и через внезапно возникающее у парня желание все вернуть. Больше я на это не поведусь. И когда все спрашивают себя, что мог бы дать им Джошуа, я задаюсь вопросом: он что-нибудь тебе предлагал?
Ответ – нет.
Но разговор все громче и вопрос все яснее: хочу ли я его. И если хочу, то почему я не действую.
– Да, – говорю я из своего угла. – Я его хочу. Он красавчик. И не только на фотографиях. Его рост, зубы, волосы… Его кожа… Знаете, она как будто светится изнутри. Но он этого не хочет. Он торгует своей красотой, как торгую я. И, если мы будем вместе, кто… кто, мать вашу, девочки, станет зарабатывать для нас деньги?
Молчание стало по-настоящему оглушительным. И я почти что слышала мысли, летящие на четырех языках.
– Он просто тебя не хочет!