На самом деле, его зовут совершенно международным именем Марк, но Олеська не может звать его нормальным и человеческим именем. Она считает, что он испортил ей жизнь, сломал карьеру и ничего при этом не дал. Ну, если не считать документов, дома и обеспеченности. Правда, работать запретил наотрез и все это сразу же потеряло смысл.
Олеська уехала бы, но в России ей ничего не светит, а в Германии она остаться не сможет, если Марк заберет ее ВНЖ. Поэтому она злобствует, склоняет его имя от Ханса до Фрица, но никуда не уходит. Типа, мстит за родных, убитых на Великой Отечественной.
Стерпится – слюбится, – говорит. И пишет в статусе, что все сложно.
Она теперь стала чванлива и так разборчива, словно ей кто-то там что-то предлагает. Хороший способ закрыть глаза на то, что сошла с дистанции.
Джош ломает ее шаблон. Олеська пялится на него. Слюна течет, как текла вода с его шевелюры. Он в самом деле выглядит, как первокласснейший жеребец. И то, что секс ему не особо нужен, она не поверит, как не верила я.
– Хочешь его? – спрашиваю я, решив пошутить. – Всего-то штука!
– Ойро?
У меня в мозгу взрывается бензозаправка.
Евро, сука тупая! Евро! Евро! Евро! Почему наши девки так любят прикидываться местными? Вставлять в свою речь заимствованные слова. Немцы произносят «евро», как «ойро», и наши, как овцы, произносят за ними вслед.
Взяв себя в руки, я гашу злость.
Маленький воображаемый взвод граммарнаци отправляется в Нюрнберг. На трибунал.
Джош получит свою работу через неделю, а деньги Хэ знает, еще когда. То-то он так и бесится, размахивая членом. Оголодал. For food. А я из принципа не готовлю. Я-то в отличие от него, отложила деньги и ем в кафе.
– Нет, блин, Олесенька! В русских рабблс.
– Хм… а нехило.
– Ты его хорошо рассмотрела? Там восемнадцать сантиметров. Честных, не от коленки меряли! И с этим парнем не хочется закрывать глаза.
Я вижу, что она сомневается: слишком уж Джош красив. Его красота, – совершенная, лакированная, отпугивает.
Наши девки любят радостно повесить себе на шею какого-нибудь албанца или румына, которые лупят их почем зря и отбирают деньги. Причем не рокового красавца-цыгана, а какого-то щуплого, невзрачного алкаша.
Даже румынки и албанки офигевают.
Мол, если вам так хочется наших мужиков, говорят, – найдите покрасивее! Наши же томно шепчут: «Это любовь!» и покупают тонак погуще. Чтобы замазать оставленные Любовью фингалы.
Мне кажется, – хоть я никогда не проверяла свои догадки, Марк нравится Олеське лишь тем, что все на свете ей запрещает, ревнует и скандалит, как испанский танцор. Может и лупит еще, – ей такое нравится. Джош ей понравился еще больше: он красивее Марка и вел себя, как отборнейший мудак, способный ставить фингалы.
Его член тоже может произвести впечатление на ценителей.
– Да, ты права, – говорю я, пока Олеська обрабатывает ранку перекисью. – Ни один мужик не стоит тысячи евро. Неважно, насколько он хороший любовник.
…Она выглядит довольной, когда уходит. Джошуа тоже доволен. Если и недоволен, это его проблемы. Мог отказаться. Он согласился и деньги взял. И прям, с душой подошел к процессу. Олеська – красавица, намного лучше меня. И намного моложе. И не сует людям в задницу всякие предметы, – мы с ней знакомы по стрипу. Но я не думаю, что ей на самом деле понравилось.
Такое чувство, она орала исключительно для меня. Чтобы я не думала, будто она лохушка и заплатила за плохой секс. Или, не дай бог, что в постели со мной, Джош может больше и лучше.
Джош был очарователен, пока она не ушла, а потом сам ушел, громко хлопнув дверью. В сухом молчании. Словно я его оскорбила. А то, как демонстративно он бросил презерватив в раковину!..
Аррёл!
Хотел мне в лицо швырнуть, но видимо передумал. Съездил, купил продуктов и бутылку вина с каким-то хитровыебанным французским названием. По ходу, ценное, простоявшее в погребах триста лет, обернутое в портянки Наполеона. И преподнес мне, как сутенерше.
Я прослезилась: прям, как родной! Выдал мне за труды бутылку. Как сантехнику, блин!
– Сутенеры работают за процент, – обрезала я. – Она гораздо красивее, чем твоя агентша. Ты не особенно напрягался, так что хватит рыдать, словно это тебя оттрахали! Тысяча евро – хорошая цена. Честная. Надеюсь, ты не отдал все за это говно из картонного пакетика, которое перелили в старый бутыль?
– Ты сама знаешь, что поступила со мною подло. Ты знала, как мне деньги сейчас нужны!
– Ты поступил со мной куда хуже. Тебе заплатили, а ты мне – нет.
Он промолчал, откупорил бутылку и начал пить из горла. Снуснумрик! Второй рукой он подушку к паху прижал.