И внизу, под стенкой, как ванночка. Грязная, прямо чёрная грязь. Капли туда ныряют, и грязь чуть-чуть шевелится. Будто дышит. А сбоку из этой ванночки медленно сползает чёрный ручеёк. И тут же весь уходит в песок. Только грязь ещё видно в песке, на несколько шагов. А потом песок уже снова жёлтый. Чистый.
— В этом году воды много, — говорит папа.
И ладонью трогает стенку. Весь родник ладонью закрыл, капли сквозь папины пальцы лезут. Вон тут сколько воды!
— Как же бедные птички пьют? — говорит тётя Надя.
— Не только птички, — смеётся дядя Володя. — Это наш центральный родник. Тут архары пьют. Волки. Все, кто захочет.
— И даже зайцы, — говорит Арина.
— Зайцы в пустыне никогда не пьют, — говорит папа. — А то бы и они пили.
— А как же они? — говорит тётя Надя. — Разве зайцы могут не пить? Они же так бегают.
— Приспособились, — объясняет папа. — У нас трава сочная. Вполне можно не пить. Вон джейраны тоже могут не пить.
— Какая трава? — удивляется тётя Надя. — Разве это трава? Вот у нас в Подмосковье трава так трава!
Как тёте Наде вдруг всё не нравится. А говорила — привыкла. Чем же у нас не трава? Она сочная. Арина траву сорвала и жуёт. Она будет теперь, как джейран. Совсем пить не будет! Я тоже хочу, как джейран. Но почему-то горько во рту.
— Вы полынь едите, крокодилы! — смеётся папа.
Верно, полынь. Так полынью пахнет. Я поскорей выплюнул.
— Запей, — говорит тётя Надя. И в ладонь набирает капли. Хочет мне дать. — Арина, и ты запей!
Но Арина запивать не хочет. Очень вкусная полынь, она с удовольствием жуёт. Только морщится сильно.
— Тебе бы ещё варенья из верблюжьей колючки, — смеётся дядя Володя.
— Люблю полынь, — говорит Арина. Ей говорить уже трудно, так она морщится. Так любит эту полынь, прямо рот набок.
— Аринка, перестань сейчас же! — сердится тётя Надя.
Она всё-таки Арину плохо знает, хоть и родная тётя. А то бы она замолчала. Просто не обращала бы на Арину внимания. Пускай Арина скорей прожуёт. Она не может теперь перестать, раз уже начала. У Арины характер такой. Она должна каждое дело довести до конца.
Я не могу довести, а Арина может.
— Но это глупое дело, — говорит тётя Надя.
— Такой характер, — объясняет папа. — Хоть кровь из носу!
Арина наконец прожевала. Теперь она хочет пить.
— Скорей, — говорит Арина. — Как горько!
У тёти Нади уже полная ладонь, капли сверху скатываются. Она подставила Арине.
Вдруг папа тёти Надину руку толкнул. Всё вылилось.
— Эту воду нельзя, — говорит папа.
— Как? Почему?
— Эту воду человеку нельзя пить, — говорит папа. — Чистая соль.
У нас в пустыне пресных родников нет, как тётя Надя не понимает. Мы недаром с собой воду возим. А тут вся вода солёная. Только животные могут пить. А человек от такой воды заболеет.
Папа из фляжки нам дал.
Вот это вода! Тёплая. Пресная. От неё уж не заболеешь.
— Хватит, — говорит папа. — За работу!
Я скорей лопату схватил. Надо работать, пока жары нет. Мы все, конечно, в трусах. Арина давно сняла сарафан. Тётя Надя брюки засучила. Жары нет, конечно, но тени ведь тоже нет. А без тени всё равно жарко. Но терпеть пока можно.
Мы родник чистим.
Работы тут много. Всю стенку нужно очистить, чтобы блестела. Тогда каплям лезть легче. Они такие чистые будут, и всем пить приятно. Животным тоже неинтересно в грязи толкаться!
Я по стенке бью лопатой. И дядя Володя бьёт. Дядя Мурад тоже бьёт. Арина прямо колотит.
Но стенка же каменная! Это гора! Тут долго бить надо.
Мы бьём.
У меня уже плечи болят. Это здоровая боль, говорит папа. Просто работа физическая, к ней привыкнуть надо. Привыкну, и плечи пройдут.
У Арины спина болит. Но Арина дело не бросит! Что значит спина, если нужно чистить родник? Мы его так очистим: будет как новенький. Вода прямо фонтаном забьёт. Кулики прилетят на тонких ногах. Будут пить и полоскать горло чистой водой.
Вот как мы работаем.
Папа грязь лопатой выкидывает из родника. Он босиком. Ноги у него чёрные, будто папа в чёрных носках. Такая красивая грязь. Блестит.
Боря грязь в сторону уносит, ведром. У него живот чёрный. Блестит.
Тётя Надя скребёт ручеёк.
— Ой, — говорит тётя Надя, — лопата сломалась!
Она сильно нажала и сломала ручку. Тут тёте Наде нельзя помочь. У нас запасных лопат нет, каждая на счету.
Тётя Надя сидит теперь и страдает:
— Я хочу работать! Дайте мне хоть какую-нибудь лопату. Хоть маленькую!
Кто ей даст? Все хотят работать. У всех плечи болят, но это ерунда.
— Может, кое-кого уже к машине отправить? — говорит дядя Володя.
— Я тоже подумал, — говорит дядя Мурад. — Уже сильное солнце.
Кого, интересно, они могут отправить? Только тётю Надю, она без лопаты.
Папа посмотрел вверх, говорит:
— Н-да, солнце. Оно сегодня задаст. А машина, если не ошибаюсь, на самом пекле стоит. Боря, ты кузов брезентом накрыл?
— Кузов? — спрашивает Боря (пока ещё Боря сообразит). — А-а, кузов! Нет, Алексей Никитич, забыл. Не накрыл, кажется.
— Там же приборы, в кузове, — говорит дядя Володя.
— Всё сварится, — говорит папа.
— Может, мне сходить? — предлагает тётя Надя.
Нет, тётя Надя не сможет. Она гость! Ещё потеряется, чего доброго. Собьётся с пути, машину не найдёт. Машину, правда, от родника видно. Но далеко. Вон наша машина, маленькая совсем. Тёте Наде с таким делом не справиться. Нет, нет, нет!
Тётя Надя даже не знает, где у нас лежит брезент.
— А я знаю, — говорит Арина.
— Я тоже знаю, — говорю я. Я, правда, знаю. В большом ящике.
— Вам тоже не справиться, — говорит папа. — Слишком серьёзное дело.
Конечно, серьёзное. Мы понимаем. Если бы пустяки, мы бы сами не согласились.
Арина уже лопату поставила и руки вытирает сарафаном.
Я тоже лопату поставил.
— Мы справимся, — говорит Арина. — Мы с Лёдиком как раз справимся!
— Гм… — сомневается папа.
Чего только он сомневается! Там приборы могут погибнуть. Эти приборы такие чуткие, а солнце так и жарит. Надо скорее их закрыть!
— Ну как? — сомневается папа. — Доверим?
— Доверим, — говорят все. И дядя Володя, и тётя Надя, и дядя Мурад. И даже Боря сказал, хотя сам про эти приборы забыл.
— Ладно, — решил тогда папа. — Идите!
Он нам прямо к машине велит идти. Никуда не сворачивать. Сразу закрыть кузов, а самим лезть под машину. В самую жару у нас только под машиной можно дышать, там всё-таки тень. А они скоро придут. Работать всё равно уже почти невозможно, такое солнце.
Но прежде всего надо приборы спасать, это от нас зависит.
Мы понимаем. Мы с Ариной сразу пошли.
НАМ ПРО КУПАНЬЕ НИКТО НЕ ГОВОРИЛ
Мы с Ариной быстро идём, по сторонам не смотрим. Некогда! Мы бы ещё быстрей шли. Нам сапоги мешают, проваливаются в песок.
— Надо их снять, — говорит Арина.
— Папа велел ходить в сапогах, — говорю я.
— Дядя Лёша про сапоги ничего не сказал! Разве он про сапоги говорил? Он сказал про брезент!
— Он раньше говорил, — не соглашаюсь я.
— Эх, ты! — говорит Арина. — Там приборы гибнут! Будет дядя Лёша сейчас про какие-то сапоги говорить!
Вот как Арина сказала. Я даже покраснел. Чего я, правда? Папа про сапоги ещё когда говорил. Утром ещё. Теперь совсем другое дело. Мы идём приборы спасать, а эти сапоги нам мешают.
Мы с Ариной их сняли скорей.
Теперь можно бежать. Легко так, в одних носках. Я за Ариной бегу. Потом Арина за мной бежит. Потом Арина мне руку дала, и мы вместе бежим. Вместе ещё быстрее бежать. Можно даже закрыть глаза. А с закрытыми глазами ещё быстрее бежишь.