Через минуту внутри оказывается только его головка, а мои бедра горят, но это приятная боль. Я никогда не видела, чтобы Джимми выглядел таким беспомощным, но в то же время испытывал такое безграничное удовольствие. Он кладет руки мне на бедра и вместо того, чтобы потянуть, поддерживает меня. Держит меня, позволяя мне опускаться на него еще медленнее, чем раньше.
Еще через тридцать секунд он начинает раздвигать мои стенки, и его руки хватают меня и начинают тянуть быстрее.
— Медленно, — говорю я.
Я чувствую его так, как никогда не чувствовала другого мужчину. Каждый дюйм его тела, каждый изгиб. Здесь нет трения, только связь.
— Господи Боже, Мэри.
— Я знаю, — шепчу я в ответ. О Боже, я знаю.
Это противоположно тому безжалостному способу проникновения в меня, к которому я привыкла. И меня поражает, что вместо того, чтобы он брал меня, я медленно, мощно, осторожно беру его.
Что очень, очень сексуально.
Я пытаюсь вспомнить хоть что-то из прочитанного. О магнетизме и полярности. Я протягиваю руку и прикладываю ее к его сердцу. Взгляд Джимми скользит по моей руке, и он повторяет за мной, будто читал ту же самую книгу.
Дыхание Джимми замедляется, и когда я уже на полпути вниз, он откидывает голову на подушки. Мышцы его грудной клетки напрягаются, а плеча растягиваются и изгибаются.
Я прижимаюсь губами к его груди и нежно посасываю сосок. Джимми подносит руку к моей голове и удерживает меня. И всего лишь. Просто держит меня. Осторожно и тепло, абсолютно без всякой силы.
Как только он входит в меня до конца, я позволяю своему весу полностью опустится на него. Инстинктивно Джимми начинает медленно входить в меня снизу, но я прижимаю руки к его бедрам, чтобы остановить.
— Просто будь внутри меня. Вот так.
Я не прижимаю его к себе, но не дразню. И, о Боже, как же мне хорошо. Я позволяю себе расслабиться на нем, чтобы втянуть его так глубоко, как только смогу, без всякой спешки. Правда в том, что у нас действительно есть вся ночь. Если она нам понадобится.
Когда проходит несколько секунд, и мы оба успокаиваемся, я смотрю ему в глаза.
— Мне нужно знать, чего ты боишься больше всего на свете.
Джимми хмурит брови.
— Сейчас подходящее время для этого?
Я киваю.
Он становится серьезным, сосредоточенным и доверяет мне, как и обещал. Наконец, Джимми говорит:
— Я ничего не боюсь.
Я наклоняюсь и сильно целую его, продолжая держать своё тело расслабленным поверх его. Так что мы — одно целое, он внутри меня, и я вокруг него. Он обхватывает меня руками за спину и медленно и глубоко вдыхает.
— Пожалуйста, скажи мне, — тихо прошу я. — Я хочу знать.
Его суровое лицо становится немного застенчивым. Слегка уязвимый, Джимми смотрит на край кровати. Я наклоняю его лицо обратно ко мне, и его сильная челюсть покоится на кончиках моих пальцев.
— Я начну первой, — говорю я, заставляя себя немного расслабиться.
Он кивает, на мгновение прищурившись, словно пытаясь понять, не шучу ли я.
— Да. Начинай первой.
Чего ты больше всего боишься, Мэри?
Скажи ему.
Не лги, потому что он узнает.
Скажи ему правду, как ты хочешь.
— Все в порядке. — Джимми перекидывает мою косу через плечо. — Что бы это ни было, все хорошо. — Он стягивает резинку и помогает моим волосам свободно упасть на плечи.
Я позволяю себе потеряться в его глазах. В том, как он ощущается внутри меня. В том, как я себя чувствую рядом с ним. Нужно много мужества, чтобы сказать это. Это не то, о чем я хочу рассказывать, и не то, чем горжусь. И даже не то, о чем я в принципе желаю разговаривать. Но мне нужно ему сказать. И я хочу ему сказать. Если кто и должен об этом знать, так это Джимми.
Поэтому, глубоко вздохнув, я говорю. Не приукрашиваю и не смеюсь, а просто говорю это. Сейчас, находясь в безопасности, насилие совсем не то, что пугает меня больше всего. Это намного глубже.
— Ты разозлишься, — говорю я, как будто это не мне пришла в голову идея начать такой разговор. Теперь я почти жалею об этом, почти пинаю себя за то, что вообще встала на эту дорожку. Но вот мы здесь. Если я сейчас совру ему, то все пропало.
И я не позволю этому случиться.
Поэтому я просто выпаливаю это, быстро и уверенно, как только могу.
— Я ужасно боюсь иметь детей.
Я готовлюсь к неизбежному, к тому, что все люди любят твердить, к тому, что они считают наилучшим комплиментом. «Из тебя вышла бы замечательная мать».
Джимми этого не говорит. Он просто изучает мое лицо и подносит большой палец к моей щеке.
— Но почему?
Есть миллион причин, но только одна из них действительно звучит правдиво.
— Потому что я не хочу расставаться со своей жизнью.
Он моргает. Его глаза мерцают.
И снова готовлюсь к тому, что он скажет. «Ты можешь нанять няню!» Или «На всякий случай всегда есть детский сад».
Прямо сейчас я чувствую себя слишком уязвимой и окаменевшей. Джимми тоже должен почувствовать, как я открыта перед ним. Как я только что добровольно разорвала себя на части.
Выражение его лица меняется от смущенного к спокойному и умиротворенному, а затем он говорит:
— Я могу понять.
Что за красивые и честные слова. Джимми держит мою руку в своей, все еще оставаясь твердым внутри меня.
— Это я понимаю.
— Правда?
— Да. Это действительно так.
Я медленно выдыхаю.
— Разве это не проблема?
Не знаю, что со мной происходит, но мои губы начинают дрожать. Я думаю о том, что он сказал мне вчера вечером, и о том, как сильно я была увлечена этим, но сейчас все по-другому.
— Для меня? Для нас? — Джимми качает головой без малейшего колебания. — Черт возьми, нет.
Я позволяю себе погрузиться в Джимми чуть глубже. Думаю, что он все еще такой же жесткий, как и раньше, но теперь он стал частью меня, стал настолько един со мной, что трудно объяснить это словами. Мы просто здесь, вместе.
— Как бы я ни старалась, эта мысль не укладывается у меня в голове. Дети кажутся мне концом света.
Джимми снова кивает, но ничего не говорит. И мне приходится снова заполнять тишину.
— Ты, наверное, думаешь: Что за ужасные вещи ты говоришь? Что за женщина может так думать?
Джимми улыбается.
— Знаешь, что я на самом деле думаю? — он слегка приподнимается, все еще оставаясь внутри меня. Я обхватываю его ногами, удивляясь тому, как это естественно. Не секс ради секса — чтобы кончить, кричать и стонать в подушку. А просто, чтобы быть вместе. Только мы. В середине дня. — Если ты не хочешь детей, значит, так тому и быть. Я полностью это понимаю.