Однако ничто из этого не является сейчас более важным, чем Мэри. Я знаю, что смогу позаботиться об Энни, но не хочу делать ничего без Мэри рядом со мной. И у меня никогда не будет другого шанса, если я потеряю ее сегодня.
Я откидываю голову на подушки дивана.
— Рабочий дважды прошивает швы боксерских перчаток...
Укачивая Энни, я протягиваю руку, чтобы взять свой телефон. У меня разбивается сердце, когда я вижу, что Мэри все еще не написала и не позвонила мне. Я увидел страх и ужас в ее глазах, когда вытащил руку из стены. Я помню, что она говорила мне за ужином о насилии и гневе. О ее бывшем. Я помню, как сказал: «Тебе не нужно беспокоиться об этом со мной». Но я солгал, сам того не желая. Гнев. Гребаный предохранитель Фалькони. Я так старался сдерживаться в течение стольких лет. Я выпиваю максимум две кружки пива из-за гнева. Я медитирую из-за гнева. Это дерьмо следует за мной повсюду, как пресловутый черный пес. Это часть меня, и я знаю, как с этим справиться. Но не сегодня, сегодня я не справился. А это значит, что я единственный, кто будет виноват в потере Мэри.
Я не могу позволить себе так думать. Не могу. Ещё нет. Сейчас я должен сосредоточиться на том, что передо мной, то есть на Энни и на завтрашней игре. Христос. Поэтому я беру телефон и звоню Вальдесу. На заднем плане слышится хаотичный шум, люди смеются и чокаются бокалами.
— Счастливого Дня благодарения, чувак! — говорит Вальдес.
— Медведь, мне нужна услуга.
— Андале, конечно. Что нужно?
Мысленным взором я вижу его маму. Пухленькая, хорошенькая леди с мягким голосом, которая однажды приготовила мне на день рождения четыре дюжины эмпанад. Мария Дель Кармен.
Мария.
Мэри.
Бл*дь.
Возможно, все вокруг будет вечно напоминать мне о ней.
— Мне нужно знать, сможет ли твоя мама присмотреть за Энни в эти выходные. Мне нужен кто-то, кто бы смог присмотреть за ней и немного побаловал, — говорю я. — Мне нужно знать, что она в безопасности.
Вальдес даже не спрашивает об этом маму.
— Конечно, бро. Конечно. Для нее это будет честью. Слушай, ты не хочешь приехать? Мы собираемся играть в «Парашюты и Лестницы».
Волна печали накатывает на меня из-за большой семьи, которая у него есть. Любовь. Хаос. Жена…
— Нет. Но спасибо.
— Ты в порядке? — спрашивает Вальдес.
Нет, это не так. Определенно, бл*дь, нет. Но я говорю, что да, и заканчиваю разговор.
Подхватив малышку на руки, я прижимаю Энни к груди, пока делаю для нее что-то вроде домика из одеял. Я укладываю ее внутрь и убеждаюсь, что ее голова снова лежит на подушке. Крепко спящая, она подносит большой палец ко рту. Я сажаю ее жирафа рядом с малышкой и накрываю ее. Оказавшись на кухне, я стараюсь не смотреть на индейку, булочки и жалкое подобие сладкого картофеля, которое я собирался попробовать приготовить. Вместо этого я достаю двухфунтовый пакет куриных наггетсов в форме динозавров и раскладываю их на тарелке. Засунув ее в микроволновку на тридцать секунд, я сажусь за стол и впадаю в задумчивость. И тогда я замечаю пирог, который оставила Мэри. Прекрасный пирог с горстью орехов пекан, расположенных сверху в виде сердца.
Я слышу шорох на диване и вижу, как Энни садится. Ее волосы растрепаны на макушке, и она сжимает одеяло в своих маленьких пальчиках, оглядываясь вокруг.
— Папочка?
Микроволновка звенит, и я открываю ее.
— Его сегодня здесь нет, Джеллибин.
Энни выглядит смущенной, но потом постепенно воспоминания возвращаются к ней. Я присаживаюсь перед малышкой на корточки, мои колени хрустят, и я стираю немного слюны с уголка ее рта.
— Ты останешься здесь. Со мной.
Она морщит лоб.
— А где Мэри?
Иисус Христос. Я не могу с этим справиться. Мой нос щиплет от навернувшихся слез. Я не буду плакать перед Энни. Я не растаю. Я качаю головой, и малышка хмурится так сильно, что у нее выпячивается нижняя губа.
Боль внутри меня подобна кровавой ране. Я знаю Мэри недостаточно долго, чтобы понять, как ее вернуть, но достаточно, чтобы уверенным в этой женщине больше, чем в чем-либо еще в своей жизни. Я беру крошечную ручку Энни в свою и вижу, как она изучает мой нахмуренный лоб.
— Почему ты грустишь, дядя Джимми?
Грустный. Черт возьми, да. Я печальный. Убитый горем в День благодарения. Я смотрю в ее серо-голубые глаза и заставляю себя солгать Энни для ее же блага в самый первый раз.
— Я в порядке, Джеллибин. Давай принесем тебе что-нибудь поесть.
Я поднимаю ее на руки, и она цепляется за мою шею, прижимаясь лицом к моей щеке. Одной свободной рукой я раскладываю ее наггетсы в форме динозавров на тарелке.
— Ты хочешь кетчуп?
Она откидывается назад и смотрит на тарелку, затем качает головой.
— Они милые.
— Да, милые, — шепчу я.
Конечно.
Глава 51
Мэри
После ужина родители Бриджит засыпают рядом на диване: ее мама свернулась аккуратным клубком под старомодным лоскутным одеялом, а папа растянулся с широко открытым ртом, положив ноги на пуфик, отделанный золотыми кисточками. Бриджит и я вместе убираемся на кухне, и я погружаюсь в ритм намыливания, полоскания и сушки тарелок из фарфора, таких тонких, что сквозь каёмки пробивается свет.
Фарфор убран, большие стеклянные бокалы сушатся вверх дном на кухонном полотенце рядом с раковиной, а мы с Бриджит наслаждаемся шумом волн на озере. Она спрашивает, люблю ли я Джимми, а я запихиваю в рот холодную булочку. Она спрашивает, что же я теперь буду делать, а я набиваю рот взбитыми сливками, чтобы не отвечать на этот вопрос. И мы пьем: водку с тоником, потом вино, а потом портвейн, который — вдобавок к «отверткам» — делает меня чуть более чем слегка навеселе, к тому моменту, когда мы добираемся до тыквенного пирога. Мы даже не утруждаем себя тарелками и просто копаемся в заварном креме тонким серебром, которое принадлежало ее бабушке Бриджит, — причудливыми маленькими вилками с заостренными зубцами.
И тут у меня звонит телефон. Снова.
— А он настойчив, — говорит мне Бриджит. — Нужно отдать ему должное.
Мой телефон танцует на кухонном столе, придвигаясь всё ближе и ближе к нетронутой миске с клюквенным соусом.
— Я оставлю тебя с этим наедине. — Бриджит берет пирог и шаркающей походкой выходит из кухни в одних носках. — Возьми трубку, Мэри. Выслушай его. Не будь трусихой.
Глубоко вздохнув, я беру трубку и отвечаю.
— О, черт, слава Богу, — говорит Джимми. — Сначала я подумал, что ты просто злишься. Потом я подумал, что с тобой что-то случилось. А затем я был уверен, что что-то произошло…
— Джимми.
Он резко останавливается.