— Мне чертовски жаль. Я не знаю, что на меня нашло.
Я крепко держусь за край стола, пока мир мягко вращается вокруг меня.
— Ты многого обо мне не знаешь. К примеру, что изначально я училась боксировать, чтобы защитить себя. Или что я не выношу криков. Ты столького не знаешь. Мы столького не знаем друг о друге. И все произошло слишком быстро, Джимми. Очень быстро. Я просто...
Я слышу через трубку, как скрипит дверь, и когда Джимми снова начинает говорить, его голос звучит странно и гулко. Он либо в ванной, либо в коридоре. Оба этих места уже до потолка заполнены воспоминаниями.
— Я полностью осознаю это.
Когда я открываю глаза, кухня начинает раскачиваться. Я беру вилку и рисую штрихи на клюквенном соусе.
— Осознаёшь?
— Конечно, черт возьми, я осознаю, — тихо говорит он. — Всё произошло очень стремительно, но Мэри... Я не хочу, чтобы с тобой было по-другому. Я хочу любить тебя так сильно, что дух захватывает.
— Ты серьёзно? — я вращаю вилку маленькими кругами. — Ты любишь меня?
— Да, черт возьми, и ты должна знать об этом. Ты должна знать, что я чертовски безумно люблю тебя. Как до луны и обратно. Я люблю тебя. Да.
Я так давно не слышала этих слов, что они звучат не по-настоящему. Джимми говорил что-то подобное в постели, что хочет, чтобы я позволила ему любить меня. Но не так серьезно, и не эти три слова. До этого момента — нет.
После минутного раздумья Джимми говорит:
— Знаешь, я ведь купил тебе кольцо.
Мое сердце так переполнено, что, кажется, будто мои ребра могут треснуть. Я быстро втягиваю воздух.
— Ты купил кольцо?
— Чёрт, да, я так и сделал. И оно здесь. Ждёт тебя. Когда ты будешь готова вернуться.
Я смотрю через большие панорамные окна на залитый лунным светом берег и прислушиваюсь к ветру.
— Ты же вернешься? Пожалуйста.
Я хочу любить тебя так сильно, что дух захватывает.
— Возвращайся назад. Приезжай домой, — говорит Джимми с дрожью в голосе.
Домой.
Джимми полностью выбил меня из колеи, и кажется, будто я плыву, не имея под собой почвы. Откровенно говоря, я даже не знаю какой сегодня день. Я потеряла счет всему, кроме него. Но я знаю, что не смогу просто так вернуться в его дом. Я слишком взволнована, слишком расстроена, слишком неуверенна в себе — не говоря уже о том, что пьяна. Слишком тяжело будет снова столкнуться с этим прямо сейчас. И в особенности потому, что теперь мы должны быть сильными ради Энни. И я ни за что не вернусь сегодня в эту квартиру, чтобы встретиться лицом к лицу с этой дырой в стене и с Джимми, а также с тем фактом, что я была полнейшей дурой, как только что осознала.
— Ты должен дать мне немного времени, Джимми. Всего день или два.
Он делает глубокий, медленный, спокойный вдох.
— Я дам тебе все, что ты захочешь. Все, что тебе необходимо, — его голос дрожит от слез. — Только не отказывайся от меня. Не сейчас.
Я тоже чувствую подступающие слезы. Я хочу быть с ним. Я уверена, что хочу быть с ним. Я знаю, что сбежала, как трусливый крольчонок. Оглядывая кухню, я замечаю календарь, приколотый к стене, и вижу наклейку в форме индейки, приклеенную к сегодняшнему дню.
— Джимми... — я касаюсь пальцем календаря. — Какой сегодня день?
— Четверг. День Благодарения.
— Нет, я имею в виду... Сегодня 28-е?
— Ну да.
Если минуту назад я думала, что мое сердце находится на самом дне, то теперь оно провалилось еще глубже. Если сегодня 28-е... Это значит... Я снова и снова смотрю в календарь, затем снимаю его со стены и смотрю на понедельник после Хэллоуина.
— Ты в порядке? Ты все еще здесь, Мэри?
— Ты уверен? — я пялюсь на птиц Великих озер, изображённых на календаре. Довольно угрожающего вида гагара смотрит на меня с фотографии, как бы говоря: О, да… Ты влипла.
— Да, я уверен. А что? Мы играем завтра с «Колтс» в Индианаполисе. 29-го. Так что сегодня определенно 28-е число.
Проведя пальцем по ноябрю, я считаю недели. Потом дни. Мои месячные задерживаются почти на неделю.
Я стою там, совершенно ошеломлённая, не знаю даже, как долго. Джимми говорит:
— Послушай. Я не хочу, чтобы ты приезжала завтра на игру. Со мной все в порядке и хочу, чтобы у тебя было все пространство, которое тебе необходимо.
— Джимми... — произношу я и замолкаю.
Что я собираюсь ему сказать? У меня задержка почти на неделю, что мне не характерно. Так что, ну, знаешь, нам нужно кое о чем поговорить. Или, возможно, просто вся эта буря эмоций и потрясений вызвала задержку, так что не волнуйся. Но, вполне вероятно, — держи это в глубине своего сознания, — я могу быть…
Беременна?
Нет. Я не могу так поступить с Джимми. Только не сегодня. Для одного дня он уже достаточно натерпелся. А завтра ему может и понадобится хорошая встряска, но совсем не такая.
— Ты останешься в Индианаполисе или вернешься домой после игры?
— Домой. Черт возьми, — говорит он, и его голос снова срывается. — Да. Я буду дома. Завтра ночью.
Слова уже сформировались в моей голове, прежде чем я произношу их. Всё так ясно, так очевидно и так просто, что я не понимаю, почему я не сказала их раньше.
— Я люблю тебя, Джимми. И я сожалею о сегодняшнем дне.
Он глубоко и с облегчением выдыхает.
— Я тоже тебя люблю. Так чертовски сильно, Мэри. Чертовски сильно.
Джимми кладет трубку.
Кажется, будто все вновь происходит с кем-то другим. Я осознаю, что стою подвыпившая посреди кухни и, вполне вероятно…
Ношу в себе ребенка Джимми Фалькони.
И тут входит Бриджит с Фрэнки на руках.
— Все в порядке?
— Бриджит, — говорю я, положив руку на мордочку гагары на календаре. — Нам нужен тест на беременность. Прямо сейчас.
И впервые за все время, что я ее знаю, у Бриджит отвисает челюсть, и она не произносит ни единого слова.
***
Мгновение спустя мы уже в машине. Бриджит садится на водительское сиденье и опускает все стекла, чтобы холодный воздух наполнил «Вранглер», — классический отрезвляющий прием Бриджит Шоу.
— Ты в состоянии вести машину? — я спрашиваю Бриджит, потому что это совершенно точно не так. А еще я так злюсь на себя. Как я могла не понять? Что будет с ребенком после всего этого вина, всего этого портвейна? А отвертка?
Малыш. О Боже, ребенок.
Наш ребенок.
Его ребенок. Внутри меня.
Мое сердце начинает биться быстрее, и я понимаю, что не боюсь. Я не волнуюсь. Я просто на седьмом небе от счастья. Счастлива настолько, что едва ли могу говорить. В панике и оцепенении, но совершенно и бесконечно влюблена во всё, что происходит. Это словно растопило мое заледеневшее сердце.
— Да, блин. Я пью с тех пор, как мне исполнился 21 год. Я в порядке. Так что пристегнись, красавица. Пора проверить, подвел ли тебя «НоваРинг» или нет.
Мы едем по длинной извилистой подъездной дорожке от дома ее родителей и направляемся к ближайшему супермаркету.
— И что ты будешь делать, если беременна? — спрашивает Бриджит и смотрит на мой живот, отчего почти инстинктивно моя рука тянется к нему.