— Ирина Владимировна, вы исключение. Вы не женщина, а танк. В довольно хрупкой и изящной упаковке, — мгновенно пытался смягчить ситуацию гендиректор, понимая, что наступил на любимую мозоль, и рвать его будут нещадно. Даже он не мог отрицать того, что Яринка — настоящий серый кардинал, умело дергающий всех за ниточки. Силу характера девочка давно подкрепила знаниями. Да и девочкой быть перестала.
— Ангел мой, что с ними сделать? — спрашивала она Серегу, отправляясь на тендер.
— Порвать! — мгновенно загорался тот.
Она была женщиной до кончиков ногтей. И пользовалась этим, четко зная, что принимают по одежке. Нет, она не позволит увидеть милую девочку в джинсиках и со смешной рыжей челкой. Казалось, даже волосы меняют цвет, когда их стягивают в узел на затылке, тщательно зализав гелем все пряди назад. Строгий костюм, сдержанный макияж, очки в тонкой оправе. Кинжальный взгляд уверенной в себе волчицы. И она рвала всех, кто вставал на пути, прокладывая дорогу своему ангелу. А потом пила водку вместе с гендиректором, расслабляясь в разговорах о легендах Киева.
Затянувшийся вопрос с паспортом был решен радикальным образом. Мария по-прежнему отказывалась давать домовую книгу. Только подобная мелочь уже не могла остановить Яринку. Это оказалось даже забавно, наблюдать, как робеет провинциальная паспортистка перед "столичной птицей". Однако робость позволила взять "на нужды паспортного стола, и, да, штраф мы сами проплатим". Яринка улыбалась. Сумма была немаленькой. Для провинции. Но уже никак не отражалась на состоянии кошелька самой Яринки. Вопрос решился быстро. На очередной звонок Марии с попытками вынудить дочь пойти на уступки, манипулируя все тем же паспортом, Яринка в красках рассказала, куда теперь засунуть домовую книгу. Последняя победа засчиталась в пользу девушки. Мария так и не успела осознать, что ее дочь давно выросла, повзрослела. И играть с ней стало очень опасно. Попытки манипулировать сводились к эффекту соприкосновения гороха со стеной. Потеряв все козыри, Мария сорвалась, начала приезжать на работу к дочери и устраивать скандалы. И снова проиграла.
— Распорядитесь, пожалуйста, чтобы охрана больше не пускала эту женщину на территорию, — равнодушно произнесла Яринка, обращаясь к гендиректору. На этом все и закончилось.
Спокойная жизнь была настолько непривычна, что казалась сном. Приятная усталость от работы, но можно на выходных, а то и просто вечером после работы пригласить друзей или самим сходить в гости. Устроить посиделки, съездить на природу, если погода позволяет. А летом… летом — море. Все тот же Крым, но несколько иной. Уютный частный пансионат с превосходным рестораном. Феодосия. Только пляжи там не очень… и вообще, Яринка не любит пляжи. Поэтому после завтрака в машину — и в Коктебель. А там — на катер и к "Золотым воротам", поплавать в чистой воде, не замутненной сотнями "тюленей". Весь солнцепек томно возлежать на диванах чайханы, балуясь кальяном. Вся затаенная сибаритская натура Яринки вылезла наружу. Она отдыхала и учила отдыхать Серегу, неисправимого работоголика. А чтобы не расслаблялся — Голицинская тропа. Золотое время, когда ни о чем не думаешь, когда всем своим естеством впитываешь море и горы. Соленый воздух, насквозь пропитавший темно-бронзовую кожу. И солнце красит волосы не просто в рыжий, в огненный. И никакая заграница не в состоянии заменить Яринке Крым. Южный берег, изъезженный от края до края. И на ночь обратно в Феодосию, заехав сначала снова в Коктебель — послушать вечерний концерт Рустама, выпить ледяного пива с другом. Несколько дней горячей пряной южной сказки.
И можно снова к штурвалу. Отпуск окончен, навигатор. И работа тоже приносит удовольствие. И все это, даже отдых, лишь для того, чтобы Маргарита улыбалась. Девочка оттаивала постепенно, но с каждым годом, с каждым месяцем и днем все более сближалась с матерью. Это ощущалось физически. Возможно, это и послужило тем, что Серега не остался за бортом и уместно вписывался в картинку. Он искренне полюбил девочку, и невозможно найти более гордого отца. И она перенимала многие черты поведения, характера, принимая его как отца. Правда так навсегда и звала его Серегой в личном общении. Зато в разговорах с друзьями и посторонними горделиво задирала носик, с особым теплом говоря: "папа". Он стал им. Наверное, самым любящим, который только может быть. Хотя и пытался быть строгим.