Я понимаю, что лето вылетает в задницу, что нас поглотит этот проект, и мы будем выгрызать его зубами. Иначе нельзя, в этом и состоит твоя жизнь и работа. Просто ты такой. Я смирюсь с потерянным летом и стисну зубы. Мне не впервой, и ты знаешь, я это могу. Меня не сломать такими мелочами, я стальной. Просто пообещай мне, что когда это закончится, этот проект, мы махнем к теплому морю. Она так много думала о море, что я хочу туда. В средине осени хорошо в Эмиратах. А если не к морю, то тогда в Японию. На красные клены в ноябре. Я знаю, если ты пообещаешь — ты это сделаешь. Ты всегда выполняешь свои обещания.
Я устал немного. Да и ты тоже. Когда ты вечером приедешь, я обязательно напомню позвонить в Мураками и заказать столик на пятницу или субботу. Ты заразился от меня японизмами, и они тебя умиротворяют. Хотя я и сам не помню, когда заболел этим. Забавно, но именно ты в свое время учил меня правильно держать хаси и разбаловал японскими винами.
А сегодня я просто приготовлю что-то вкусненькое дома. Хватит мне бездельничать, прикидываясь немощным после больницы. Сегодня будут ребрышки с овощами по-мексикански. И не волнуйся, мне не сложно, я уже полностью в норме. Эх, не забыть бы тебе сказать, чтобы по пути домой купил текилу. Тогда вечер получится совсем мексиканским. Я знаю, я неисправим, все меня на экзотику тянет. Но разве это плохо? Она придумала красивый мир. Можно, я его немножечко узнаю?
Знаешь, немного больно оттого, какой ты вчера вернулся домой. Так ласково обнял, прижал к себе и говорил, что соскучился. Мне бы радоваться, наверное, но я же вижу, как ты устал. Вижу, что тебе сейчас очень трудно. А потом ты ругал гаишников, которые тебя оштрафовали. И поехал сегодня к их начальнику иметь их всех без вазелина. Вчера ты был злой на весь мир и уставший. Пил водку со мной на кухне и жаловался на то, какие люди суки и черти колхозные. И искал в моем взгляде сочувствия поддержки и теплоты. А потом мы валялись в постели, попивая коктейли, и смотрели очередную серию "Короля Мао". Тебя хватило только на одну, на второй ты уже уснул от усталости. Но успел меня затискать и продолжал обнимать даже во сне.
Тепло тела. Тебе так нужно это тепло. И мне тоже нужно. Ты постоянно прикасаешься ко мне. Целуешь. Я знаю, что большее между нами невозможно. Те редкие проблески большего… с каким трудом они тебе даются? Не надо, не заставляй себя переступать через это. Я ведь все пониманию. И мне вполне хватает того тепла, что ты даешь. Все остальное — такие мелочи, что о них и говорить не стоит. Знаешь, я могу гордиться. Большинство людей мечтают о такой любви, когда не тело, а душа.
За что же ты меня так сильно любишь? Знаю, что я — единственный во всем мире человек, из-за которого ты плачешь. Потому что для тебя я все же — она. Навсегда. Это так странно — видеть твои слезы. Ты совсем не сентиментальный и не ранимый. Ты циник. Жесткий циник, холодный, целеустремленный, скупой на эмоции и чувства. Я всегда знал, какой характер и жизненная позиция прячутся за твоими лучистыми изумрудными глазами. Тебя не трогает чужое горе, да и на свои проблемы, даже самые большие, ты всегда смотришь сквозь призму ядовитого цинизма, ты непробиваемый. И все же ты несколько раз плакал. Из-за меня. Я знаю, только из-за меня.
И все же ты меня любишь. Истерично, надрывно. Когда это чувство выплескивается наружу — я вижу в твоих глазах безумие. Я боюсь спрашивать, сколько лет ты жил с этим чувством и прятал его от всех. От меня.
— Я люблю тебя, очень сильно люблю…
Черт бы тебя побрал, я это знаю! Любишь. И не умеешь осторожно обнимать. Мне больно, но это такие мелочи. Обними меня крепче и держи. Я проложу для тебя путь по звездам. Лети со мной, мой снежнокрылый. Я укажу тебе правильную дорогу, ведь я твой навигатор.
Был
Кати больше нет. Он ушел тихо ранним утром. Ушел сам, чтобы не вешать на нашу совесть камень усыпления. Остался любящим нас другом до самого конца. Даже позволил последние пять дней побороться за его жизнь. Так тихо. Пришел с дождем и ушел с дождем. И успокоить меня будет некому. Дико, но он не создал проблем даже своим уходом. Даже дал нам возможность его лечить, принимал все снисходительно, словно снимая камни с нашей совести, мол, ребята, вы сделали все, что могли, но мне пора. До самого последнего заботился о нас. Попрощался, мурлыкнув, и уснул. Выбрал красивую позу, словно позируя для фотокамеры, пододвинул лапу под моську, чтобы лучше выглядеть. И уснул. Только глаза открытыми остались. Мне всегда нравились его глаза. Они были непохожими на кошачьи. Круглые, с круглым зрачком, хотя у котов обычно вертикальный. А еще они были теплого янтарного цвета без малейшей примеси зеленого. Обычно у котов зеленые глаза, реже — голубые. А у него они были темно-желтые. И теплые-теплые, несмотря даже на суровый, словно чем-то недовольный высокомерный взгляд. Таким он был. Ненавижу слово "был".