— Брысь, пошел вон! — рычу на шакала. Он щерится, но не исчезает, не собирается убегать. Значит, не настолько боится, чтобы уйти по моему слову. Мне самому-то страшно, колени трясутся. И полная растерянность. Вот только девочка начинает истошно кричать. Я должен что-то сделать. Причем срочно. Но что? И как? Я — мелкий мальчишка, хилый и костлявый, и никакой силы нет, не чувствую. Из посторонних предметов под руками только камни… вернее, под ногами. О, это будет весело, закидать этого монстра булыжниками. Интересно, как долго я проживу, если решусь на такое. Ах да, есть еще флейта. Нервный смешок. Наверное, страшное оружие, поражу попытками играть, вгоню в могилу фальшивыми нотами.
Стоп. А почему действительно не попытаться? Это же сон. Здесь всё имеет значение, если таковое придать предмету. Не просто так меня боится монстр, не просто так у меня только флейта. Может, она и есть моё оружие? Может, я, как гамельнский крысолов, заманю тварь в западню и тем самым покончу с ней? Раз нет других мыслей, стоит рискнуть. Песня, мне нужна песня… что я помню? Хах, вряд ли я этим хоть кого-то напугаю, но ничего другого вспомнить не могу. "Чалыкушу, королек — птичка певчая", въелась мелодия из фильма.
Нота за нотой, звук за звуком, мелодия начинается, льется тонкой хрустальной флейтой над каменными россыпями.
Шакал взвивается на месте, резко разворачивается и пускается наутек. Вот оно как, оказывается. Он не переносит звуков флейты? Хах, победа! Вот она, победа! Но… что это? По краю горизонта из камней вырываются деревья, моментально вырастая непроходимой стеной, преграждая путь твари. Они приближаются, сжимая кольцо. Шакал пятится. Я делаю шаг навстречу. Он не посмеет подойти ко мне, не посмеет напасть. Мы его дожмем. Я и деревья. Только почему они такие жуткие? Узловатые скрюченные ветки тянутся к загнанному монстру. Впиваются в его тело, пронзают насквозь, разрывая на смердящие ошметки. Куски протухлой плоти валятся на землю, вспыхивая и сгорая. Смрад горелого тухлого мяса. Это и есть сила флейты? Мерзко. Хорош же защитничек с таким оружием. Желание вымыться, содрать с себя кожу. Выкинуть подальше страшный инструмент. Вот и вопрос: кто же здесь настоящий монстр? Но девочка спасена. Она встает, оглядывается по сторонам, удивленно протирает глаза, словно не верит тому, что видит. А я… я растворяюсь, ухожу. В пробуждение. С вопросами: кто я? Зачем я?
Первое пробуждение
Все постепенно встало на свои места. Мария уехала не солоно хлебавши, тем более, Фаина мягко указала ей на дверь, став на защиту Яринки. Тайны перестали быть тайнами, все прояснилось. Свадьба, фотографии с которой видела девочка, оказалась фиктивным браком с обоюдной выгодой: Димке нужна была официальная жена, иначе не выпустили бы в Германию, Лешке нужна была питерская прописка. Чтобы ни у кого из чиновников не возникло подозрений, они выдержали все сроки и отгрохали свадьбу. Валентина серьезно потрудилась, чтобы сделать из Лешки девушку хотя бы для торжества. Корсетное платье с кринолином вычертило талию на совершенно мужской фигуре, длинные рукава и перчатки скрыли руки, накладки, кружева, и вроде появился бюст, а дальше — дело правильной прически и косметики. Невеста получилась настоящая, воздушно-женственная, как минимум на фотографиях. Маскарад длился недолго, устав от непривычного наряда, Лешка быстро перелез в военную форму димкиного брата, поскольку собственную одежду благоразумно спрятали, чтобы чего не вычудил на торжестве. Не помогло, все равно не сдержался.
Природа жестоко пошутила, дав настоящему парню женское тело. Даже не тело, а те самые половые признаки. Хотя со вторичными, которые влияют на фигуру, Лешка справился сам, и подтвердить паспортный пол можно было, лишь раздев парня полностью. Едва очерченная маленькая грудь могла сойти за накачанные мышцы, смотревшиеся вполне уместно на рельефной спортивной фигуре. Широкие плечи, узкие бедра, никаких намеков на женскую талию или округлости, зато продуманная правильная "рельефность" в плавках. Вот пока их не снимешь, не поймешь, что там всего лишь "обманка". Всего этого Лешка добивался годами, еще с детства осознав, что он все-таки парень. Постоянные тренировки изменили тело, удалось даже в корне удавить рост груди. А вот поведение, характер и взгляды на жизнь менять не пришлось, они всегда были мужскими. Лешка не был лесбиянкой, он был молодым мужчиной, а значит, закономерно любил женщин. Однако в силу сложившихся обстоятельств, отвел себе роль рыцаря, не посягающего на "честь" своих девушек. Люди, которые знали правду, поскольку Лешка вырос на их глазах, относились к этому снисходительно, жалея его самого и его семью, ведь не скажешь, что повезло таким родиться: не жизнь, а персональный ад. Что-то Яринка узнала от него самого, что-то рассказали Фаина и братья с сестрой. Но для девочки он навсегда остался парнем, она приняла все как есть, не задумываясь о том, что правильно по меркам общества, а что подвержено осуждению.
Это было самое счастливое время в жизни Яринки, и останется таковым в памяти на долгие годы. Она просто наслаждалась этой неправильной любовью, в юношеском максимализме не подозревая, что еще не научилась противостоять мнению общества, еще не понимая, что ее беды только начинаются. Она была влюблена до беспамятства, не замечая ничего вокруг. Не сдерживаемый больше своим секретом Лешка переступил черту, решившись на то, на что никогда не мог надеяться, не подозревая, что совершил самую страшную ошибку — нельзя было прикасаться к этой девочке, нельзя срывать покров, рушить границу. Он упивался этой близостью, сходя с ума от того, как Яринка тает, сгорает в его объятьях, отдаваясь полностью, принимая его любовь, те ощущения и чувства, что он дарил столь щедро. В маленькой девочке проснулась женщина, страстная, горячая, желанная. Как оказалось позже, желанная слишком многими.
Есть девочки, которых нельзя лишать девственности, нельзя пробуждать эту необузданную жадную чувственность. Лучше оставить все как есть, и пусть умрут в безвестности, меньше горя принесут тем, кто их осмелился любить. Яринка оказалась из таких. Она не была красавицей, но и страшненькой не была. Обаятельная, симпатичная, но не более того. Иногда на нее заглядывались парни, тем более, выглядела в свои пятнадцать она слишком взросло, что и пробуждало интерес к ней. Но, тем не менее, вокруг всегда есть красавицы, за которыми толпами бегают поклонники, все же оставляя в стороне таких, как Яринка. Средненькая симпатяшка, не отталкивает, но и привлекает весьма не многих.
С нее словно сдернули чадру. И все, даже те, кто с ней общался раньше, заметили это — слишком резко она стала выделяться даже на фоне писаных красавиц. Нет, черты лица не изменились, это была все та же девочка, вот только… воздух кипел вокруг нее, плавился едким маревом, как в летний зной над асфальтом. То, что вспыхнуло тогда в ее глазах, не погаснет всю жизнь, продолжая слишком многих примагничивать. Она все еще была той самой девочкой, но разительно изменилась, позволив разбудить в себе ненормальную зашкаливающую чувственность, неудержимую всепоглощающую страсть. Это сквозило в жестах, в походке, таилось в уголках улыбки и полыхало жарким пламенем в глазах, обещая… если бы она жила в средневековье, то за это молчаливое обещание ее сожгли бы на костре, без суда и следствия признав ведьмой. Только она не была ведьмой, хоть и сама себя таковой считала. Сплетая лёд и пламя, природа выковала новую Изиду, жизнь дарящую. Как источнику — утолить жажду, как к огню — отогреть сердце. Не дар, проклятье.