Засов уже лязгнул, и Миланэ поняла, что не успевает незаметно прошмыгнуть к своей комнате. Потому она просто выбежала через задний выход во внутренний дворик. Понятно, что незваные гости вряд ли сразу пойдут в столовую или даже в гостиную, но предстать перед ними в ночном одеянии ученица не могла. Вбежав в дворик, Миланэ остановилась, потом сделала несколько шагов по прохладным камушкам. Вот глупость. Надо было в комнату бежать: вдруг гости надолго? Мало ли кто может придти к Хильзе.
Села на скамью-качалку, поджав под себя лапы и обвившись хвостом.
Где-то вдалеке раздался жалкий звук бьющегося стекла — праздник в самом разгаре. Уши навострились, чувство обострилось. Посмотрела вверх: густая листва дерева, что растет рядом, в трёх шагах, скрывает звёзды в бесконечности неба, мешает видеть луну, Дочь Ночи, ночное светило, с двумя ипостасями: Луаной и Сикстимой. Луану мы видим всегда, Сикстиму — тёмную сторону — никогда.
Постаралась прислушаться к разговору в доме, ведь что-то там говорят.
А ведь Хильзе права. Ой, как права. Ваал мой, как хорошо, что Ирмайна ничего не заметила, никто ничего не заметил. Как славно. Нет, чтобы спокойно утолить любопытство, и просто на миг взглянуть. Сидела целый час и читала-читала-читала, переворачивала, пропускала, возвращалась, разглядывала рисованное древо миров, хотела даже его по-быстрому перерисовать, да нечем было.
— Эй, Милани.
Она встрепенулась.
— Да? А кто там? Кто пришёл? — навострила ушки.
Ваалу-Хильзе подошла ближе и приложила ладонь к глазам; потом она потёрла нос и даже пальцами сжала его, словно желая очнуться. Уши её были чуть прижаты, а кончик хвоста нервно дёргался.
— Какой-то лев, из Нижнего Города. Сегодня утром у его сестры умер супруг, и он, по его словам, уже полдня и полночи ищет Ашаи, которая могла бы провести обряд сожжения.
Она ударила ладонью в стену, глядя вниз.
— Что-то мне подсказывает, что насчёт полдня и полночи он не врёт.
— О… И что, он правда никого не нашёл? — склонила Миланэ голову набок.
— Проклятье, это ведь Марна. Здесь без звона империалов никто и хвостом не пошевелит, — взгляд Хильзе был на удивление беззащитным и растерянным. — Он сказал, что нашёл меня по совету какой-то старой львицы на улице. Говорит, что отчаявшись, шёл и шёл, просто спрашивая, где здесь можно найти Ашаи-Китрах. Надеялся, что найдёт хоть какую-то из странствующих на Марнской дороге.
— Надо помочь, Хильзи, — кивнула Миланэ.
Конечно, надо.
Та в какой-то ужасной беспомощности всплеснула руками; казалось, умер кто-то из её рода.
— Я бы сделала это, я бы пошла. Но не могу, — оправдывалась перед Миланэ. — На рассвете должна уехать в одну деревушку недалеко от Марны, очень надо. Боюсь, что опоздаю, если сейчас отправлюсь на это сожжение. А туда… Туда опоздать я не могу. Там… Долго рассказывать…
— Хильзе, я могу пойти. Вместо тебя, — предложила Миланэ без всякого сомнения.
— Не утруждайся, не надо. Ты устала, — подняла подруга ладони.
— Перестань, Хильзе. Можешь поручиться за меня, и всё. Ложись отдыхать, проснёшься с рассветом. У тебя осталось лишь полночи. Уже полночь… Где луна? Вон, смотри.
Хильзе взглянула вверх, а потом на подругу.
— Мансура у тебя есть? — Миланэ уверенно взяла дело в свои руки.
— Есть, — кивнула Хильзе, чуть подумав.
— Тогда пойду облачусь, а ты скажи льву, чтобы немножко подождал. Ты ведь ему не отказала? Он ещё тут, да?
— Да, тут. В прихожей.
Вдруг, полностью приняв предложение Миланэ, сестра-Ашаи сама взяла её за руку и вошла в дом да торопливо подвела к дверям комнаты.
— Одевайся, а я сейчас, — открыла дверь и оставила Миланэ саму.
Огонь вина полностью рассеялся.
Сквозь стены она уже хорошо слышала:
— Пусть лев присядет, прошу.
— Благодарю, досточтимая.
Даже отсюда слышно, как мягко и учтиво говорит Хильзе. Никакой отстранённости, никакой заносчивости. Нет этого обычного для молодых Ашаи «вы-знаете-я-особенная-я-такая-я-избранница-Ваала-потому-имейте-в-виду».
Но вот незадача. Ай, даже проклятье. Трижды. Миланэ растерянно оглянулась.
А в чём же пойдёшь ты, Миланэ-ученица?
Как только вошла Хильзе, она одновременно и требовательно, и виновато сказала:
— Хильзе, такое дело: нужен пласис.
— У тебя разве нет? — застыла сестра-Ашаи.
— Нет. Я не брала его в дорогу.
Немного подумав, Хильзе ответила:
— Возьми простую одежду.
— Нет, не пойду на сожжение в дорожной.
— Мой будет для тебя слишком длинным, — Хильзе тут же подошла к Миланэ и поравнялась с нею. — Любой из моих тебе не подойдёт.
Всякий пласис шьётся отдельно для каждой Ашаи, его невозможно купить в лавке.
Миланэ поняла, что говорит глупости. Нет, так не пойдёт: Хильзе на полголовы выше неё. И носить чужой пласис, даже пласис хорошей подруги — весьма и весьма дурной тон, и опытный глаз сразу увидит плохую подгонку по фигуре и неправильную длину.
— Да ничего. Иди в дорожной. Это не претит, не в этом суть. Облачайся, — Хильзе помогала ей продеть серьги, которые Миланэ почему-то решила надеть первыми, — я принесу мансуру. Лев — его зовут Нрай — ждёт в прихожей.
— Киноварь есть? — деловито осведомилась Миланэ, одевая свиру.
— Должна быть.
Взяв в руки стамп подруги, Хильзе дотронулась когтями к щеке и наблюдала,
— Прости, Миланэ, что спрашиваю… Я помню, что с игнимарой у тебя всё даже слишком хорошо. А как с мансурой? Как вообще с траурным церемониалом? — спросила она.
В прихожей что-то упало с глухим стуком. И разбилось.
— О нет-нет-нет… — послышались стенания и неприличные слова.
Сухой, утомлённый, угасший голос.
Но Хильзе не обратила внимания и смотрела на Миланэ. Ученица пока не отвечала. Хильзе, воспринимая молчание как неуверенность, искала её взгляда; некоторые её сомнения понятны. Всякая ученица с ранних лет начинает открывать для себя всё, что должна знать и уметь сестра Ашаи-Китрах. Но это «всё» включает столь много различных, зачастую совершенно не связанных друг с другом умений, что каждая из них должна что-то выбрать. Поэтому неудивительно: с некоторыми церемониями, умениями, искусствами Ашаи может быть знакома лишь понаслышке.
— Я не подведу.
«Сколько раз это было? Сложно сосчитать…», — подумала Миланэ и сильным рывком затянула пояс. Туго. Ещё сильнее. — «Не беспокойся, сестра».
— Принесу мансуру и киноварь.
Неприятно влезать в одежду, которую совсем недавно спокойно отбросила прочь. Неприятно куда-то собираться среди ночи, чтобы сжечь незнакомое тело незнакомой души. Но Миланэ знает: таков удел Ашаи.
Сирна — к поясу, сумка — одета. Готово.
Миланэ вышла из комнаты и столкнулась с Хильзе.
— Как я, нормально? — тихо спросила ученица о своём внешнем виде.
Как ведь неудобно, нехорошо идти на сожжение в дорожной одежде! Но что поделаешь.
— Всё отлично, — приврала Хильзе. — Держи.
Вот и мансура. Ритуальный духовой инструмент, который используется только Ашаи-Китрах.
— Спасибо.
Они вышли в прихожую и застали ещё не старого, но уже утомленного жизнью льва за уборкой осколков вазы, которую он нечаянно опрокинул с комода.
— О, преподобная, будь я неладен, я не хотел этого…
— Ваал мой, да пусть лев забудет. Мелочи.
— О, простит мне видящая, пусть простит… — продолжал он ползать, выискивая осколки на полу.
Ваалу-Хильзе без лишних разговоров подошла и подняла его за локоть. Заметно, что ему страшно и неуютно всё, абсолютно всё: находиться здесь; просить Ашаи; носить этот траурный чёрно-красный халат, с непременными узорчатыми огоньками, из недорогого тафта; искать осколки вазы.
Он встал, с неуверенностью и тоской поглядел на неё, а потом — на Миланэ.
— Сир Нрай-ла пусть выслушает: я сейчас не могу пойти на обряд сожжения мужа вашей сестры, пусть его душа найдёт Нахейм. Не имею никакой возможности.
— Ооо… — застонал он, обхватив руками голову и неуклюже приседая на грубый табурет.
— Пусть Нрай-ла погодит с огорчением.
Лев застыл в смешной и жалкой позе, опустив руки.
— Это — Ваалу-Миланэ-Белсарра, ученица у порога Приятия из Сидны. Моя лучшая подруга…