Ашаи по-разному вызывают огонь. Наставницы обучают нескольким популярным приёмам, но ученица должна лично выявить наиболее удобный способ. Для большинства его невозможно вызвать в беспокойном состоянии, в страхе или в гневе, очень трудно вызвать, предварительно не сконцентрировавшись и не подготовившись, трудно вызвать в неподходящей обстановке, при болезни и плохом самочувствии.
Для большинства игнимара — вещь капризная, несмотря на годы упражнений.
У огня игнимары есть несколько интересных свойств. Во-первых, он весьма и весьма горяч, и от него охотно загораются всякие горючие материалы: дерево, бумага, трут, даже одежда самой Ашаи; в общем, всё, что горит в обычном огне, загорится в огне Ваала. Во-вторых, он не причиняет вреда ладоням самой Ашаи. В-третьих, пламя может быть самых разных цветов: красного, желтого, синего, зеленого, фиолетового, белого и так далее. Как правило, один цвет преследует сестру-Ашаи всю жизнь, хотя может изменяться на небольшое время. В-четвёртых, игнимара весьма сильно истощает, после неё всегда мучает жажда, ощущается утомление и слабость, покалывание в ладони и руке. В-пятых, от резких движений пламя игнимары, как правило, сразу тухнет.
Огонь игнимары почитается священным и используется в строго оговоренных случаях, как часть некоторых обрядов. Возжигать от него обычные свечи, опиумные трубки, дрова, факелы, стрелы, лампы, играть с ним, демонстрировать его праздным зрителям, кичиться — запрещается, и неспроста: дар может надолго пропасть. Причём это вовсе не предрассудок, а реальная обыденность.
В светских и научных кругах игнимару иногда называют пирокинезом; лишь самые ярые противники жречества Ашаи-Китрах и веры в Ваала отрицают реальность феномена, принимая его за искусное шарлатанство, хотя множество исследований и непосредственных свидетельств подтверждают — огонь исходит словно из ниоткуда, никаких скрытых хитростей тут нет.
Для большинства игнимара служит прямым, самым живым доказательством того, что вера во Ваала — не пустой звук, а Ашаи-Китрах — настоящие жрицы и хранители духа Сунгов.
— Далеко нам ещё, Нрай? — спросила ученица, ступив на неширокий каменный мост.
— Совсем ничего, чуть-чуть. Терпение, попрошу терпения.
Они свернули направо и пошли мимо домов, утопающих в щедрой зелени. Миланэ и Нрай умолкли, думая о своём.
Именно по причине отличного дара игнимары, личная наставница в Сидне, Хильзари, очень часто брала Миланэ на траурные церемонии и сожжения, явно предпочитая её прочим ученицам. И это не только потому, что Миланэ исполнительна, несвоевольна, хорошо следует церемонии и отлично возжигает пламя Ваала. По правде говоря, многие Ашаи-Китрах, особенно молодые, не могут возжечь огня на траурных церемониях: всеобщая тоска угнетает их нрав и настрой. Потому среди всех учениц Сидны, что у порога Приятия, Миланэ — одна из самых искушённых и опытных в таких обрядах.
Они шли однообразными улицами, улочками, переулками, в которых Миланэ, будь она в одиночестве, потерялась в два счёта. Вокруг стало тише, поспокойнее: все ушли праздновать в город, а кто не ушёл, так уже спят или пытаются заснуть.
— Да, кстати: из Дома Сестёр моя супруга должна была принести огня. Так что об этом можно не беспокоиться.
— Это хорошо. Оставьте в доме умершего — пусть горит.
— Но как… А как тогда львица зажжёт погребальный, извиняюсь, костёр? — с какой-то хитрецой спросил Нрай.
— Я сама, — просто ответила Миланэ.
Свернули налево. Вдалеке — огни факелов. Миланэ почувствовала: «там».
— А… — протянул Нрай, притворившись, что всё понял.
Взгляд от Миланэ. Его чуть растерянные глаза, добрые складки рта, большие усы.
— То есть… Львица зажжёт огонь из руки?
— Да.
— Ничего себе! Так львица умеет?
Теперь настал черёд удивления Миланэ. Конечно, умеет. Как иначе.
— Ого. Я никогда не видел это вблизи.
Прямо как маленький львёнок.
— Лев не бывал на сожжениях?
— Как же не бывать. Бывал. Но там костёр всегда жгли от факела.
Ах, понятно.
«Вот оно что», — помыслила Миланэ. — «Вот же я глупа. Ведь большинство похорон у простого рода происходит без Ашаи-Китрах, они идут за огнём в Дом Сестёр или, на крайний случай, к любой сестре-Ашаи, и возжигают огонь от лампадки или свечки, которая, в свою очередь, была зажжена пламенем Ваала, и огонь этот вовсе не требует платы, а в небогатых сословиях принято считать, что сестру-Ашаи, да особенно на сожжении, нужно отблагодарить как можно щедрее-богаче, а ведь денег-то нет, богатства нет, и опозориться не хочется, оскандалиться — тоже, и получается замкнутый круг. Да ещё нужно найти эту самую сестру; в небольших городках и посёлках с этим проще, а в большой столице Марне попробуй изловчись да найди; ведь если ты приехала в Марну, так ведь не будешь жить в Нижнем Городе да прочих пригородах, ты будешь вертеться среди высшего света. Да и ещё не всякая из нас может стать игнимарой на сожжении, для этого нужно иметь милосердную и печальную душу, ибо весёлая душа приходит в уныние от зрелища смерти, огонь ей будет очень трудно возжечь, даже будь она прекрасной мастерицей…»
— Хвала небесам, что они ещё здесь, — с облегчением вздохнул Нрай-ла и пошёл так быстро вперёд, как только мог.
Она не смогла за ним угнаться, да уже и нельзя спешить. Всё, теперь не вольно идти, как хочешь, делать, что хочешь.
Обычный небольшой дом из местного светлого камня, большой двор. По местной традиции — ворота настежь, так же, как и все двери в доме. На небольшой, низкой тележке, которую используют именно для сожжений — Оттар; вокруг него — все, кто пришёл провести его в последний путь.
Так, они заметили Нрая, теперь заметят и меня, посему — время. Знаки траура и сожаления: прижатые уши, хвост к земле, руки сложить вместе у солнечного сплетения, сцепив ладони. Ступать со спешкой нельзя.
Вот Ваалу-Миланэ входит во двор и все вострят уши, обращают внимание. Душ собралось довольно много, здесь львы и львицы самых различных возрастов, но одного положения: простые земледельцы среднего, по простым меркам, достатка. Возле покойного собрались близкие, их тихий разговор прекратился, и все сейчас смотрят на неё, кроме одной львицы, что подарила краткий взгляд, а потом вернулась обратно к своему горю.
Было заметно, что обряд затянулся до невозможности, повис в воздухе неопределенности: у всех был усталый, измотанный вид; заметно, что поругались не раз и не два, решая, что же делать — находиться возле покойника, как неприкаянные, неизвестно сколько времени, или таки исполнить его волю и подождать Ашаи, если та придёт, конечно, а она вряд ли придёт, ибо повсюду праздник, да и дорого-разорительно всё это, ведь не знать, какую сумму благодарения Ашаи захочет в такую ночь.
Миланэ шла, обходя нестройный круг, чтобы таким образом молчаливо поприветствовать собравшихся; кто-то ещё копошился в доме, а кто-то уже и вышел. Ну конечно же, там в ожидании собралась компания львов, чтобы помянуть память Оттара, что ушёл в Нахейм; конечно же, было полно времени помянуть как следует, да ещё и о большом празднике не забыть, потому тройка львищ с простыми, неотесанными мордами истово пытаются походить на трезвых, оттого они выглядят ещё нелепее. Ах нет-нет, здесь есть разные сословия: вон стоят львица и лев; льва видно плохо, сказать что-то наверняка о нём невозможно, но львица чуть ближе, и намётанный, опытный, внимательный с детства глаз Миланэ улавливает дороговизну и строгость её наряда. Пожалуй, то, что на ней одето, стоит дороже этого дома со всей утварью в придачу; но темнота подводит, можно ошибиться, да и взгляд лишь мельком, ведь Миланэ не имеет права делать здесь то, что хочет, она мягко и плавно ступает, рассматривая всех, так знакомясь, так представляясь — без слов.
Все собрались в нестройный круг. Центром стал Оттар, Миланэ и несколько самых близких родственников, точнее, родственниц: ученица-Ашаи сразу поняла, что возле покойного стоят супруга и две дочери; из рассказа Нрая она помнила, что у Оттара есть ещё и сын, но что-то его не видать.