— Я слыхал, что те, кто обрели патронов во время ученичества, не следуют этому обязательству. Это правда? — смотрел он на Миланэ искоса. Синга как-то очень ловко и незаметно уже успел возжечь трубку.
«Ему совершенно не идёт курение», — подумала Миланэ. — «Бросил бы. Даже трубка в руках — и то не идёт. Будь он мне ближе — я бы ему сказала…».
— Да, правда. Но среди моего года только одна такая ученица. Патроны любят знакомиться с Ашаи сразу после Приятия, но не до этого.
— Почему так? — без удивления спросил он.
— А вдруг ученица не пройдёт Приятия?
— Такое бывает редко, насколько мне известно.
— Редко, да метко.
На небе — ни облачка. Будет чудесный день.
А вот и «Большой Дерб», окаянная забегаловка. Так, направо, ещё двести шагов по дороге вверх, и слева — дом Хильзе. Синга перестал говорить, Миланэ же успела три раза зевнуть — удержаться было невозможно.
Игнимара-то истощает.
— Большое спасибо, Синга. Вот мы и пришли.
— У Ваалу-Миланэ в сегодняшний вечер есть какие-либо неотложные дела?
Ах, вот оно даже как. Ну что ж, да я вовсе не против…
— Ммм… Сегодня надо уладить кое-что, — конечно же, сразу соглашаться нельзя. — Но завтра — нет, никаких дел нет.
— Хорошо. Мой отец тоже захочет увидеть и отблагодарить ту прекрасную Ашаи, что верно сослужила для его бедного брата.
Внутренне застыла. Ох, это не… Ну что ж.
— С радостью увижу его, — ровно ответила.
— Прекрасно. Очень надеюсь, что ещё встречу Ваалу-Миланэ.
— Взаимно, Синга. Благодарю за помощь.
— Это самое малое, что я мог сделать для слышащей Ваала. Спокойного отдыха.
— Приятного дня.
Она постояла немножко, провожая его взглядом и лёгкой, вежливой улыбкой, а потом длинным ключом Миланэ открыла дом Хильзе. Миланэ всегда нравилось, если дома никого нет — значит, можно быть наедине, что-то подумать, что-то придумать, уплыть в мечтах и не заботиться о том, что некто оборвет тебя на полумысли.
«Глупая ты. Оптимизм-пессимизм. Лев-то какой, а ты о ерунде болтаешь!».
Страшно захотелось сбросить свиру, сбросить всё, и бездумно упасть на кровать. Но Миланэ так не может, она вся устала за день, и это томление собралось в теле. Она привыкла мыться много и часто, а потому, несмотря ни на что — в воду.
Так, мансуру, сирну… всё на кровать. Свиру — вон, на пол. И нательную рубаху тоже. Кольца, серьги — на столик. Посмотрела на хвост — немного измарался.
Вот так, вся как есть, дочь Сидны и пошла в балинею — комнату омовений и мытья, без которой не мыслим практически ни один хороший дом в Империи. В доме Хильзе она находилась в пристройке к основному дому, возле столовой. Миланэ ещё по приезду отметила эту странность в планировке, но всё забывала спросить об этом подругу.
Потрогала воду в ведёрке.
Зябко.
Села на маленькую скамейку, приложила ладони к лицу, растёрла глаза.
Аааах, Ваал мой, сейчас прямо тут лягу и усну-усну, сплю, сплю, сплю… Так, вставай. А что в купели, есть вода? Есть? Есть! Вода в большой бочке-купели совершенно чистая, и ничего наливать самой не надо.
Только холодная.
Миланэ до смерти захотелось залезть в тёплую воду в бочке, окунуться по самые уши.
Открыв заслонку печи, она набросала дров; потом пошла на кухню и начала искать трутницу. Но поиск оказался безуспешным. Также нигде не было ни самого трута, нашелся только кремень без кресала; Миланэ походила по всему дому, кроме комнаты Хильзе, и даже почему-то заглянула под свою кровать. Посмотрела в печь на кухне, но там угли были очень слабенькие, и раздуть их не получалось.
— Проклятье!
Пойти к соседям за огнём, что ли.
Она выглянула в окно: утро звенело в полную силу. За низким заборчиком, ограждавшим небольшой двор Хильзе, по улице неторопливо ступал пожилой лев. У Миланэ появилась сонная мысль: «Он наверняка курит трубку. Значит, есть огниво. И он зажжёт мне печь!».
Словно почувствовав на себе взгляд, лев на ходу рассеяно посмотрел в окно. И ту же оживился, остановился и начал улыбаться.
— Хей-хей, привет, красавица!
Миланэ мгновение не понимала, что с ним такое. Но потом дошло: она-то, отодвинув занавеску, стоит в чём мать родила. Помахав ему ручкой, Миланэ отпрянула и испуганно прислонилась к стенке.
Старый весельчак побрел себе дальше, посмеиваясь:
— Молодёжь!
Неприлично-то как. Ну да ладно. Разве нам к лицу ханжиться, Синга?
Хороший лев. Вот бы приехал сюда, а я вот так ему взмахиваю ладошкой, а он заходит в дом, а я убегаю в комнату, а он врывается…
Так где же мне огня достать?
А потом её посетила безумная идея и она быстро пошла к печи балинеи. Миланэ вскинула обе руки, сощурила глаза. Соединив ладони, она подула на них, мягко, медленно наклоняя голову набок. Терпкая колкость мгновенно проняла ладони.
Прав был Нрай. Тофет — лишь дрова.
Огнём Ваала в обе руки, даром игнимары, священным даром духа для Ашаи, Миланэ торжественно подожгла дрова в бане. Дрова загорелись, как надо — огонь игнимары немного горячее обычного; это не домысел, а вполне факт, проверенный учеными. Учёные феномен игнимары так и сяк извертели, желая увидеть в нём какой-то фокус и фиглярство. Но не тут-то было.
Потом пошла что-то скушать, ожидая, пока подогреется вода в купели. Нашелся мешок яблок и вяленая рыба. Такую рыбу Миланэ терпеть не может (как её Хильзе только ест? уж точно — дочь земель Дэнэнаи), потому села на табурет в столовой и начала заправски отрезать себе куски яблок и (о ужас!) есть их прямо с ножа. Если бы какая-то наставница хотела показать пример самых дурных манер, то ей бы стоило сгрести всех учениц Империи к дому Хильзе, и показать, как воспитанница Сидны, на пороге Приятия, ничтоже сумняшеся сидит на табурете голая, не соблюдая никакой позы для сидения, кушает яблоки прямо с лезвия ножа и ждёт, пока подогреется купель дровами, объятыми огнём Ваала.
Затем Миланэ блаженно наслаждалась тёплой водой, закрыв глаза, вся отмокала в ней, свесив руки через край бочки и поставив подбородок на него же, когда услышала шум в доме. Навострив уши, она слушала-слушала, настораживаясь, пока не увидела Хильзе в дорожном облачении, которая явно искала её.
Она снова прикрыла глаза.
— Ах, это ты, Хильзе, — вяло протянула она руку в приветствии.
— Да, похоже, это я. Купаешься?
— Блаженствую, Хильзе, — стекали струйки по подбородку Миланэ.
Хильзе начала вытаскивать полотенца из корзины.
— Как всё прошло?
— Печально, как ещё проходят сожжения. Это был лев по имени Оттар. Бедноватый земледелец, пять десятков лет, убитая горем вдова, двое дочерей-маасси и сын-заика, — пристукнула Миланэ по борту бочки.
— Да уж, — посмотрела на неё подруга. — Устала?
— Есть немножко, Хильзи.
— Ладно, мойся, а потом сразу иди спать. Пойду тебе постелю.
— Кстати… А почему ты не поехала? Ты же вроде…
— Пришлось поездку отложить. Кое-что не сладилось, — отмахнулась она. — Хотя, по-моему, здесь некогда откладывать. Хоть бери и сама езжай.
Было заметно, что подруга-Хильзе явно расстроена. Она подошла к Миланэ; отворив заслонку, и деловито заглянула в печь.
— Ну что, как тебе эти палочки? Правда, отличная штука? — спросила Хильзе, глядя на огонь.
— Какие палочки? — нахмурилась Миланэ, потирая мокрое ухо.
— Ну те самые, для зажигания огня. Это я купила в магазине аптекаря Толная. Теперь не нужно никаких трутниц, к нему вся Марна ходит. Штука просто изумительная, говорят, скоро их в Легату станут поставлять. Хочешь, тебе коробку подарю?
— Это… Ваал, не могу понять, о чём ты. Я, кстати, оббегала весь дом и не могла найти ни кресала, ни трута.
— Так я их в подвал спрятала. Пользуюсь теперь только палочками. А ты что, не ими зажгла дрова?
— Нет.
— А чем тогда?
Неестественно долгое молчание для такого вопроса.
— Ладонью.
Хильзе подошла к Миланэ, одной рукой взявшись за край купели.
— Игнимарой, что ли? — в её глазах играло изумление.