Окружавший меня пляж утопал в пространной тени, хозяином которой был огромный скалистый навес, внешне напоминавший непомерный кусок наполеоновского торта. Опирался на тонкие ноги-стены, он вдумчиво вглядывался выступающей стороной куда-то за горизонт. Прямо надо мной зияло скруглённое отверстие, до краёв заполненное ветром. Сквозь него, словно в витраж, просовывали свои мордочки любопытные солнечные лучи.
В двадцати шагах за мной начинался отлогий подъём, поросший мелкорослой травой. Взобравшись к нему на спину, я стал оглядывать округу. Она была настолько величественной, непоколебимой и заносчивой, что, казалось, даже время опустившись перед ней на одно колено, смиренно приклоняло свою седую голову.
Вдоль широкоплечего берега я заприметил пару дрейфующих следов. Молчаливый пляж так устал от постылого одиночества, что теперь оставлял себе на память каждый шаг, каждый шорох и был несказанно рад любой компании.
Вдали среди чубов нечёсаной травы пляж, готовясь чихнуть, морщил свой нос песчаным холмом. Там я заприметил знакомые пиджак и брюки в полоску. Это был тот старик «в пижаме».
Сотрясая воздух руками, он приплясывал и скакал с одного места на другое. Спустя мгновение остановился и стремглав бросился на песок.
- Эй, - крикнул я ему, но он и ухом не повёл.
- Здравствуйте! – пытался я перекричать ветер, но тот решив, что я с ним соревнуюсь, разразился звонким свистом.
Старик не слышал меня или делал вид, что не слышит. Он приложил ухо к песку, затем поспешно выпрямился, схватил свой походный рюкзак и побежал на другую сторону холма.
- Подождите! – закричал я, но это было бесполезно.
Тогда я пустился за ним в вдогонку. Мне нужна была его правда или хотя бы часть правды, которая бы объяснила всю несправедливость сегодняшнего дня. Я чувствовал, у старика были так необходимые ответы.
Быстрый путь к нему лежал через соседний скалистый хребет, но, чтобы перебраться на него, нужно было преодолеть огромную пасть, стены которой были покрыты колючими камнями. В самом тонком её месте пропасть соединяло бревно, по которому я поспешил перебраться, разведя руки в стороны.
Не успел я сделать и пары шагов, как нога соскользнула, и я по инерции выставил руки, чтобы ухватиться за бревно, но из-за непроглядной темноты промахнулся, завалился набок, и, не сумев удержать равновесие, кубарем покатился вниз по мокрой черепице.
Перевернувшись и выставив руки в самый последний момент, я ухватился за покатый край крыши и повис. Судя по всему, я опять был в «Коэффициентре».
Мне крупно повезло, – окно передо мной было открыто настежь. Нужно было лишь дотянуться до подоконника ногой. Подтянуть вторую…
“Вон он, висит на крыше”, - крикнул кто-то внизу.
Я опрометчиво уронил взгляд на улицу: там уже сновал целый отряд полицейских, в чёрных шлемах с тёмными стеклами и остроугольным обмундированием.
«Ещё чуть-чуть», - тянул я вторую ногу. Но как только я её приставил, сквозь белую штору просочились чёрные руки полицейского. Он схватил меня за ноги, и я сорвался вниз.
Не успел я что-то сообразить, как меня насилу оттянули за капюшон.
- Ты что спятил, прыгать под поезд? – закричал чей-то пожилой голос.
Передо мной мелькали окошки - я был в метро.
Послышались возмущённые возгласы, и я увидел, продирающийся сквозь толпу рой полицейских. Не отрывая взгляда, я бросился в противоположную сторону и тут же налетел на ощетинившийся плиткой столб, потерял ориентацию и головой вперёд влетел в открытые двери вагона. Обернулся, но вместо станции, сквозь стёкла на меня с любопытством глазела какая-то французская улочка, на которой белыми буквами было написано «ortsiB».
Бармен за прилавком настороженно поглядел на меня; клиенты, поглощавшие вместе с едой самые смачные куски из чужих жизней, замолчали и обернулись. Я, по-прежнему ничего не понимая, глядел на них.
Вдруг из кухни в открытую дверь вместе с паром повалили полицейские, кто-то достал смартфон и стал снимать. Я рванул к ближайшей двери и едва успел закрыть её за собой.
Моя расторопность перенесла меня в какой-то музей или галерею. Скорее всего снова в «Коэффициентре», так как большинство экспонатов вокруг было трёхмерными. Посетители вертели картины в руках, изменяли в размерах, рассматривали мельчайшие детали: кто-то восхвалял, кто-то указывал на недостатки.