Томас понимающе махнул рукой.
— Совершенно верно, Мэттью, совершенно верно, — сказал он. — Конечно, мы были слишком молоды, чтобы думать о таких вещах до… до недавнего времени. Мужчина не должен о таком думать, пока не повзрослеет и не станет достаточно благоразумным.
Мэттью угрюмо отхлебнул из своего бокала.
— А сам ты об этом подумываешь, Томас? — спросил он.
Томас раздулся от гордости и важности, став неуловимо похожим на огромную лягушку.
— Я намереваюсь кое о чем объявить, Мэттью, — сказал он, — объявить, что собираюсь повести к алтарю миссис Уолкиншоу…
— Что, хозяйка «Пыльного Мельника»? — воскликнул Мэттью, вспомнив известный в городке постоялый двор.
— Миссис Уолкиншоу, будущая миссис Погмор, — конечно, владелица этого заведения, — ответил Томас. — Да, именно она!
— Ну-ну! — сказал Мэттью. — Ах, все верно. — Он бросил на брата хитрый погморовский взгляд. — Надо полагать, у нее неплохо набита мошна — так, Томас? Он был зажиточным человеком, ее первый муж.
— Не сомневаюсь, что будущая миссис Томас Погмор сможет принести неплохое состояньице, Мэттью, — с большим самодовольством сказал перспективный жених. — О-чень неплохое состояньице. И то, что оставил покойный мистер Уолкиншоу, и то, что она сама скопила, и деньги, вложенные в дело, а их, надо сказать, немало.
— И никаких иждивенцев, думаю, — отметил Мэттью.
— Никаких, — сказал Томас. — Нет, очень удобно не сомневаться в этом. Я… я бы не перенес кучи… детишек в этом доме.
Мэттью посмотрел на него еще раз и снова вздохнул.
— Ну, конечно, все изменится… — начал он.
Томас примирительно поднял руку.
— Не для тебя, Мэттью! — сказал он. — Не настолько. Будущая миссис Томас Погмор знает, что половина всего здесь — твоя. Мы только купим еще одно кресло и поставим его вот тут, между нашими.
— Ну конечно, она знает, каковы мужчины — ведь она содержит бар, — сказал Мэттью, слегка успокоившись. — Не хотелось бы ни чтобы здесь что-то меняли, ни пытались изменить мои привычки.
Мистер Томас Погмор дал понять, что все останется по-старому, и направился в постель, мурлыкая под нос веселую мелодию. Он был в заметно хорошем настроении — и оставался в нем несколько недель, пока миссис Уолкиншоу, красивая черноглазая вдова лет сорока пяти, иногда заезжала к братьям на чашку чаю, возможно, чтобы лучше познакомиться с будущим жилищем. Она была бодрой и жизнерадостной дамой, и Мэттью решил, что у Томаса хороший вкус.
А потом наступил вечер, когда Томас вернулся домой раньше, чем обычно, вошел в гостиную в подавленном настроении, упал в кресло и застонал. А то, что он забыл плеснуть себе горячительного, натолкнуло Мэттью на мысль, что Томас в очень-очень плохом состоянии.
— В чем дело, Томас? — осведомился младший из близнецов.
Томас застонал еще громче.
— Дело! — воскликнул он в конце концов, сделав могучее усилие и прибегнув к помощи графина и сигар. — Дело в сделке, Мэттью. Осмелюсь сказать, — продолжил он после того, как выпил рюмочку, скривившись, будто ее содержимое было горьким, как хина. — Осмелюсь сказать, что есть множество пословиц о ветрености и хитрости женщин. Но, разумеется, не имея ровным счетом никакого опыта обращения с ними, я был, можно сказать, безоружен.
— То есть она обвела тебя вокруг пальца, Томас? — спросил Мэттью.
— Самым жестоким образом! — вздохнул Томас. — Никогда больше не поверю этому коварному полу!
Мэттью выдохнул несколько колец бледно-голубого дыма, прежде чем задать следующий вопрос.
— Могу ли я надеяться, — наконец сказал он, — могу ли я надеяться, Томас, что это не касается денег?
Томас скорбно покачал головой, наполнив затем бокал.
— Именно денег, Мэттью, — сказал он. — Насколько я понимаю, вместе с ней мне должно было достаться значительное состояние; весьма значительное состояние!
— Ну? — спросил Мэттью, затаив дыхание.
Томас в отчаянном жесте развел руками.
— Если она снова выйдет замуж, то останется без гроша! — кратко сказал он.
— Правда? — осведомился Мэттью.
— Она сама мне призналась — этим же вечером, — ответил Томас.
В гостиной воцарилась мертвая тишина. Томас зажег сигару и задумчиво закурил; Мэттью набил свою длинную трубку и выпустил несколько синих колец в потолок, глядя на них, словно в поисках вдохновения. И именно он первым нарушил молчание.
— Очень плохо это все, Томас, — сказал он, — очень. Разумеется, ты не поддерживаешь мысль о том, чтобы выполнить свою часть сделки?