— Мы обеспечим этому несчастному дикарю достойные похороны, — сказал хозяин собаки, когда они вернулись в усадьбу. — Он был по-своему первобытным варваром, но на редкость хорошо чувствовал, в чем по-настоящему нуждался. Похороните его под большим вязом.
Странник в Аркадии
Животное, которое впоследствии стало таким известным в деревне, в неяркую тишину которой привнесло свежее дыхание романтики, появилось незнамо откуда. Его появление было таким же таинственным, как осадки, как растущая по ночам пшеница; подобно ей, оно, должно быть, тоже как-то связано с ночью, потому что оно уже уверенно сделалось частью или, лучше сказать, деталью Малого св. Петра, когда тот проснулся однажды утром. Те ранние пташки, которые выбрались из дому до того, как первые лучики осеннего солнца нежно поцеловали сверкающие на кустах паутинки бабьего лета, были уже осведомлены о присутствии в деревне удивительно худой свиньи с любопытным рылом, заинтересованными глазками и похлопывающими ушками, которая исследовала улицу. Она бродила туда-сюда, очевидно, в поисках чего-то, хотя бы отдаленно напоминающего пищу. Возле кладбищенских ворот рос дуб; странница задержалась под ним до тех пор, пока под опавшей листвой оставались желуди. Чуть подальше в живой изгороди, окаймлявшей сад пастора, стояла дикая яблоня, которая давала такие кислые плоды, что на них бы не позарился даже самый отчаянный деревенский мальчишка; свинья остановилась там и пожрала опавшие дички, прятавшиеся в блестящей траве. Но она все шла и шла, искала и выведывала, и ее глаза становились все голоднее и голоднее, а размашистый шаг ускорялся. И дойдя до дырки в заборе, который ограждал сад вдовы Груби, она наконец добралась до цели и увлеченно занялась выкапыванием картошки.
Часом позже налетчика вытурили из тихой гавани, и он сбежал, унося не только следы хлыста, которым вдова Груби изгнала его прочь, на поджаром теле, но и обильную еду в желудке. Когда свинья наконец высказала последний протест против такого жестокого обращения, то снова побрела по улице, одиноко и крадучись, но в гораздо более неторопливом темпе существа, которое позавтракало. Вдова Груби проводила ее разгневанным взглядом.
— Хотела б я знать, чья это голодная зверюга! — бросила она соседке, которая приникла к дверям, прислушиваясь к причитаниям свиньи, покинувшей место преступления. — Весь мой огород перегребла, сожрала полгрядки лучшей моей картошки, поди ж ты. И она б этого не сделала, Джулия Грин, коли б твой Джонни не сломал мне забор, когда пытался украсть мои зимние яблоки, нет, не сделала бы! Лучше бы твоему Уильяму заделать эту дыру — вот что я думаю.
— Делать нечего моему Уиллу, только заборы чинить, — угрюмо произнесла миссис Грин. — И дырка там была до того, как Джонни через нее пролез. Это не наша свинья, в конце концов, наши все в хлеву, корм едят, так-то!
Голодная и бездомная свинья, будучи не в курсе этого спора и его возможности перерасти в старую добрую соседскую ссору, побрела дальше по улице, по-прежнему разнюхивая, что да как. Однако народу стало больше, и дверь «Лисы и Скрипки» широко распахнулась — парочка завсегдатаев обреталась в зале, принимая по привычному утреннему стаканчику. Свинья прошествовала мимо, повернув любопытный пятачок на запах кислого пива и табака. Она прошла, и один из посетителей выглянул вслед за ней.
— Чья ж это хрюшка? — сказал он и почесал ухо. — Чет раньше я ее здесь не видал.
Еще один человек из бара подошел к двери и посмотрел незваному гостю вслед — очень любопытный малый, и сам до ужаса похожий на свинью, краснолицый, с поблескивавшей от жира кожей и лысый как колено. Поверх одежды на нем был надет синий льняной передник, а на боку, пристегнутый к поясу, болтался здоровенный нож. Короче говоря, это был деревенский мясник и забойщик, так что к свиньям у него имелся профессиональный интерес. Он окинул свинью острым взглядом, покачал головой и вернулся к кружке с элем. Мясник знал каждую свинью в Малом св. Петре — а эта приблудилась откуда-то из другого места.
— Эт’ не из наших, — с капелькой презрения сказал он. — Только боровок Джека Лонгботтома из наших так плохо выглядит, и то он на пуд тяжелее этой.
— Плохонький же у него, стал-быть, боровок!! — заметил второй. — Но Джек и откармливать-то ни разу в жизни не умел.