Дети притихли, затаились при появлении воспитательницы, но то на одной кроватке, то на другой блестят живые, без тени сна, глазенки, раздается шепот. Какая-нибудь девочка или мальчик, полуодетые, бело-розовые, трогательные, чинно встают и уходят за перегородку, откуда вскоре доносится вкрадчивое журчанье.
— Подъем, — объявляет Марина Аркадьевна, и комнату наполняют осмелевшие голоса, стукотня босых ножек, шелест одеял. Она будит тех, что заспались:
— Вставай, иди умываться.
Будит и Васю, Тот вскакивает, растерянно, беззащитно озирается, ищет что-то под кроватью.
— Успокойся, я это положила в твой шкаф. Иди умывайся…
Неясные тени, тени тревожного сна тают в глазах Васи. Их размывает тот ровный, спокойный свет, что разлит вокруг, свет какой-то особенно уютной, изолированной от больших тревог жизни, которую если и омрачает что-то, так детские обиды, детские капризы, мелкие и легкие, как барашковые облачка…
Убраны кроватки, закончен полдник. Дети устраиваются кто за столиками, кто на ковре. Они рисуют, листают книжки, строят машины из пластмассовых наборов.
Марина Аркадьевна садится за фортепьяно и острыми пальцами с вишневыми ноготками, на которых по красному лаку белым выведены еще и цветочки — а чем еще заниматься в этом скучном городке? — перебирает по клавишам. Она играет, не задумываясь, ничего конкретно не подбирая, но в беспорядочных звуках, что сыплются из-под ее пальцев, нет-нет и мелькнет запетая знакомая фраза, одна из тех, что звучат на местных допотопных, скудных вечерах танцев: «Листья желтые нам под ноги ложатся…», «Ой ты, калины цвет…» Это руки ее, привыкшие извлекать модные мотивчики из клубной простенькой пианолы, и здесь автоматически повторяют их.
Думается обо всем сразу, О том, что скоро студенческие каникулы и приедет в городок будущий энергетик, о ближайших танцах, на которых она покажется в новом, изумрудно-зеленом платье, о сегодняшнем вечере, о том, что вся жизнь ее — это ожидание близкой, желанной перемены в судьбе.
А за окном перед ней широко разливается в седых ветвях деревьев, в поднявшейся стае галок латунный холодный закат. Опять обметает потихоньку крыши и сугробы острый февральский ветер. Еще один день со счетов, день без решающих событий. Ну, и что, и не жалко. Жизнь еще в самом зачине, сколько этих дней впереди. А латунный закат краснеет, и все больше в нем звонкой старинной меди. Галки черными хлопьями сеются на крышу швейной фабрики и сидят там, шевелясь, изредка всплескивая крыльями. «Да, но Вася-то, надо будет рассказать о нем дома…»
Марина Аркадьевна, опустив крышку фортепьяно, полуоборачивается и находит Васю в той группе детей, что занимается с куклами. Он смеется, властно и весело кричит что-то, выхватывая у Тани полураздетую куклу. Он в том редком состоянии забывчивости и раскованности, когда делается просто ребенком, увлеченным игрой.
Сегодня пятница, и детей начинают разбирать около пяти вечера. Так повелось с тех пор, как телепередачу «В гостях у сказки» ни с того, ни с сего перенесли с воскресенья на пятницу, на рабочие часы. Немногие из родителей соглашаются лишить своих детей сказки. Большинство думает: «Чего не сделаешь, ради ребенка!»— и отпрашивается на службе, жертвует обеденным перерывом или наказывает бабушкам, дедушкам, детям постарше привести внуков, внучек, младших братьев и сестренок домой, «на сказку».
Таня знает, что за ней придут, и переживает за Васю.
— А за Васей никто не придет, да, Марина Аркадьевна?
— Наверно, — кивает воспитательница. — Мама его на работе, а папа… тоже работает.
— Жаль Васю, — печалится Таня и думает о том, как хорошо было бы, если бы ее папа взял Васю вместе с ней. Но нельзя, нельзя. В семье Тани Васю Локоткова знают лишь как обидчика и драчуна. «Кто это тебя поцарапал так?» — «Вася Локотков»; «Кто это тебя ударил? — „Вася Локотков. Он меня толкнул, я упала“». Вот если бы она не говорила, кто именно обижал ее, тогда, может, и Вася посмотрел бы сказку вместе с ней в папиной комнате, на папином диване. А она говорила. Она не думала…
— Жаль Васю… А я ему расскажу, что будут показывать. Я все-все буду запоминать.
— Попробуй.
Вася обыкновенно уходит вслед за Таней, даже и в этом проявляется его странная привязанность к ней. И теперь, едва Таня с папой скрываются за дверью, Вася складывает игрушки на место, идет в раздевалку и там снимает с батареи свои высушенные теплые валенки. Он торопится, словно хочет догнать Таню, и через минуту, одетый, в ушаночке, с ружьецом в руке, приоткрывает дверь в комнату.