Англичанин также внимательно рассматривал мушкетера, временами встряхивая головой, как человек, желающий избавиться от какой-то навязчивой мысли.
- Да-да, - произнес англичанин, когда д'Артаньян завершил свое описание. - Вы, несомненно, близко наблюдали его светлость.
- Не припомните ли вы, сударь, - вмешался комендант, - как звали камердинера герцога?
- Его имя - Патрик.
- А личного секретаря?
- Мистер Джексон.
- Да, это правильно. Шевалье говорит верно, - закивал головой Джейкобсон.
- Имена можно сообщить, как и приметы герцога, - холодно ответил комендант. - А вот описать убранство и обстановку лондонского дворца герцога сможет лишь тот, кто действительно побывал там.
Д'Артаньян испытал горячее желание схватить со стола массивный письменный прибор и проломить им голову коменданту, однако врожденное благоразумие взяло верх, и он лишь удостоил коменданта красноречивым взглядом.
Когда наш гасконец добросовестно описал обстановку внутренних покоев в доме герцога, поразивших его своей невиданной роскошью, а потому и запечатлевшихся в памяти, он был готов мысленно поздравить себя с успехом.
Англичанин энергично закивал головой:
- О да, да! Шевалье, несомненно, бывал гостем герцога. Я убежден в честности шевалье. Недаром я уже битый час ломаю себе голову над одним и тем же вопросом.
- Каким же? - спросил комендант, с лица которого впервые за все время исчезло выражение угрюмой подозрительности, если, конечно, не считать того момента, когда в комнате появилась его очаровательная крестница.
- Только одним вопросом, goddamn! Где я мог видеть шевалье раньше! Я уверен, что ваше лицо мне знакомо, сударь. Теперь я понимаю, что мы встречались у герцога, и, возможно, не один раз.
"У герцога, так у герцога", - подумал д'Артаньян, вполне удовлетворенный таким оборотом дела и ни в малейшей степени не собиравшийся разочаровывать Джейкобсона.
- Могу также добавить, что знаю ювелира герцога Бэкингема мистера О'Рейли и считаю его блестящим мастером своего дела, - заявил наш мушкетер, чтобы сделать свой триумф окончательным.
- Прошу извинить меня, шевалье де Кастельмор, за столь долгие и неприятные расспросы, - сказал комендант, протягивая ноги к огню. Спасибо, Гарри, вы очень помогли нам и уберегли господина де Кастельмора от виселицы.
- Я очень рад этому, господин де Кастельмор, - сказал англичанин с улыбкой. - Но моей заслуги в этом нет. Просто все разъяснилось, и мне приятно, что я был в состоянии разрешить все сомнения.
Д'Артаньян учтиво поклонился обоим ларошельцам. "Однако господин кардинал отправлял меня сюда вовсе не для того, чтобы вести учтивые беседы, - подумал он. - Моя задача убедить их в том, что Бэкингем не придет на помощь и дальнейшее кровопролитие бесполезно. Надо направить разговор в нужное русло".
- Я принимаю ваши извинения, господин комендант, - сказал мушкетер. Трудности войны заставляют вас быть настороже. Прошу поверить, что мне очень жаль выступать в роли глашатая несчастья, но я не знал о том, что храбрые защитники Ла-Рошели пребывали в неведении относительно того трагического события, которое лишает вас надежд на благополучный исход военных действий.
- Goddamn! О каком несчастье вы говорите? Что это за трагическое событие?! - вскричал англичанин.
Комендант снова помрачнел.
- Я думаю, это правда, Джейкобсон. Слухи ползут по городу.
- О чем вы все говорите, goddamn?!
- О гибели герцога Бэкингема - вот о чем, Гарри. И о том, что помощь не придет.
- ... - Как это ни прискорбно... - комендант замолчал, отрешенно глядя в огонь.
Д'Артаньян испытывал в этот момент ощущения, очень похожие на угрызения совести, хотя, призывая в соратники здравый смысл, снова и снова приходил к выводу, что в сущности он ни в чем не виноват. Но, наблюдая слабость мужественных людей, всегда испытываешь неловкость.
- Господин де Кастельмор был в Портсмуте, когда герцог пал от руки какого-то фанатика, подосланного шпионами кардинала. По крайней мере, шевалье свидетельствует это.
- Это так? - глухо спросил англичанин.
- К несчастью, да, - терзаясь, отвечал д'Артаньян. "Ну, ничего - зато эта нелепая война прекратится. Французы перестанут убивать французов, мы вернемся в Париж, а англичанин уедет на свои острова", - подумал мушкетер.
- Я был в Портсмуте двадцать третьего августа, когда на всех крепостных фортах были подняты черные флаги и выстрел пушки на бастионе ознаменовал траурный салют, - несколько выспренно отвечал д'Артаньян.
"Это последняя моя ложь", - мысленно добавил он.
- Крепостные форты... пушка... бастион... - как сомнамбула, повторил англичанин.
Несомненно, действие слов д'Артаньяна было очень велико; по-видимому, англичанин никак не мог оправиться после горестного известия.
Неожиданно он устремил на д'Артаньяна сумасшедший взор.
- Бастион... бастион, - твердил Джейкобсон, все ближе подходя к мушкетеру.
Он приблизился к нему вплотную и стиснул руку д'Артаньяна железными пальцами.
- Goddamn, бастион! Теперь я вспомнил, где я видел его! Бастион, черт возьми! Мы захватили бастион во время ночной вылазки и перебили всех королевских солдат, которые там находились. Живым не ушел никто. Наутро они послали своих разведчиков. Их было пятеро или четверо. Одного гвардейца мы подстрелили, когда он неосторожно высунулся из траншеи. Потом произошло что-то странное. Похоже было, что они стали палить друг в друга - во всяком случае одного из гвардейцев, того, который остался невредимым, обстреляли двое солдат. Он притворился мертвым, а когда те подошли к нему, ранил одного из солдат.
Д'Артаньян вспомнил историю с наемными убийцами, которых подослала к нему миледи. Вспомнил он также, что было потом. Д'Артаньян понял, что он погиб.
- Второй наверняка хотел перебежать к нам, чтобы спастись, но тогда наши солдаты сразу не разобрались в чем дело, - возбужденно продолжал англичанин. - Французский солдат бежал к бастиону, наши открыли огонь и ранили его. И вот потом - потом из траншеи вышел этот гвардеец - да, да, это он, я запомнил его лицо, и с безумной храбростью под нашими дулами пошел к раненому. Мы даже опешили при виде такого отчаянного поступка, а когда открыли огонь, он уже достиг раненого солдата, взвалил его себе на плечи и бегом вернулся в траншею. Наш сержант просил у меня разрешения предпринять вылазку, чтобы догнать их, но это могло быть опасно, и я не согласился. И потом, goddamn, мне не хотелось, чтобы был убит такой отчаянный храбрец. Я запомнил его лицо. Бастион, goddamn, бастион! Так вот когда мы встретились, goddamn.
Глава шестая
Петля на горле д'Артаньяна затягивается
Одним из благодатных свойств человеческой натуры, без сомнения, является способность стойко переносить все удары и превратности судьбы. По мере того как умножаются жизненные удобства, совершенствуются искусства и распространяется роскошь, истинное мужество теряет силу, а военные доблести исчезают. Однако в ту отдаленную эпоху, о которой мы ведем свой рассказ, природа еще не потеряла интерес к роду человеческому и то и дело останавливала свой благосклонный взор на том или другом образчике человеческой породы, чтобы попытаться придать ему тот блеск и совершенство, что сопутствовали героям древности. В те времена истинное мужество встречалось значительно чаще, чем это можно было бы ожидать, глядя на наших современников.
Эпоха титанов канула в Лету, но история, которую мы пытаемся пересказать на этих страницах в меру своего скромного таланта, еще изобиловала доблестью и отвагой. Наш герой был щедро одарен этими редкими в наши дни качествами. Черты его лица не изменились, губы не дрогнули, руки не свело предательской судорогой.
- Ну, что же, - сказал д'Артаньян. - Мне нет смысла отрицать очевидное. Благодарю вас, сударь, за лестные слова. Этим гвардейцем действительно был я. Однако с тех пор мне случилось еще раз отличиться в бою, и теперь я ношу чин лейтенанта королевских мушкетеров. Может быть, вы помните тех четверых, что больше часа держались на бастионе Сен-Жерве? Один из четверки - ваш покорный слуга.