- Вы лжете, Рошфор! Вы лично руководили ее похищением в Сен-Клу, а помогал вам в этом грязном деле ее муж - мерзавец Бонасье!
- Сударь, вам должно быть прекрасно известно, что обвинить дворянина во лжи - значит нанести ему серьезное оскорбление!
- Сударь, вам должно быть прекрасно известно, что лгать в глаза собеседнику - значит позорить звание дворянина!
- Господин д'Артаньян! Вы ответите мне за это!
- А вы ответите мне за Менг, за Констанцию и за ваш подлый нрав. Я убью вас, господин де Рошфор.
- Если только я не сделаю этого раньше, господин д'Артаньян.
- Где вам будет угодно попытаться привести свою угрозу в исполнение, господин де Рошфор?
- На пустыре за Люксембургом. Там обычно безлюдно в это время года.
- Отлично. Когда?
- В пять часов.
- Согласен.
- И выберете шпагу подлиннее, д'Артаньян.
- А вы, Рошфор, пожалуйста, не приводите с собой дюжину убийц с мушкетами, чтобы посадить их в засаде. Это создаст вам дурную репутацию.
- Вам не удастся вывести меня из себя, молокосос!
- Ого! Значит, в вас сохранились еще остатки благородства!
- Будьте спокойны, д'Артаньян. Я убью вас по всем правилам.
- А как же с эдиктами? - насмешливо спросил д'Артаньян, пародируя слова де Жюссака, с которых, собственно, и начались его парижские приключения. - Хотя, наверное, его высокопреосвященство сделает исключение для своего любимца.
- Могу заверить вас, что кардинал ничего не узнает о происшедшем между нами. Думаю, мы в состоянии сами уладить наше внутреннее дело.
- Вы удивляете меня, Рошфор. Пожалуй, если я проткну вас сегодня в Люксембурге, я буду плакать о вас.
С этими словами д'Артаньян ушел, поклявшись самому себе этим вечером посчитаться с Рошфором за все свои несчастья, источником которых был конюший его высокопреосвященства.
- А о тебе скоро и плакать будет некому, - злобно пробормотал Рошфор, глядя вслед д'Артаньяну. - Один тщеславный дуралей женился и уехал в глушь, другому скоро подрежут крылышки, третий пьяница - вот и все, что останется от "четверых неразлучных" сегодня вечером.
Дома д'Артаньян первым делом приказал Жемблу почистить и отполировать шпагу. Наш мушкетер имел две - поэтому, когда его новый слуга справился с поручением, а справился с ним он наилучшим образом, как отметил для себя д'Артаньян, он поручил ему начистить и другую.
- Я вижу, ты знаешь толк в подобного рода делах, Жемблу? - спросил д'Артаньян.
- Да, сударь. Мой прежний хозяин всегда требовал, чтобы его шпага была отполирована, а пистолеты заряжены, - отвечал слуга.
- Из чего следует, что господин... как бишь звали твоего прежнего хозяина, Жемблу?
- Дон Алонсо де Кампо-и-Эспиноса, сударь.
- Да, вот именно... что этот... дон э-э... Эспиноза был не промах подраться?
- Как вам сказать - и да, и нет, сударь.
- Да - это да, а нет - это нет. Тут, по-моему, третьего не дано.
- Я имею в виду вот что, сударь, - пояснил рассудительный Жемблу. Мой хозяин, кажется, не был большим любителем затевать потасовки, но много путешествовал под вымышленными именами, подвергаясь серьезной опасности. Вот поэтому-то он и требовал от меня всегда держать оружие в порядке.
- Значит, твой господин, как и я, был на государственной службе? Только служил он, видно, другому королю.
- Может, оно и так, сударь, но никаких чинов, однако, не имел. Хотя в Новом Свете он даже приказывал капитанам военных кораблей, и те подчинялись ему. Это было в то время, когда мы гонялись по проливам за пиратами.
- Выходит, ты тоже гонялся за пиратами вместе со своим господином, Жемблу?
- Выходит, так, сударь. Хотя, разумеется, и не по своей воле.
- И много пиратов поймал твой господин?
- К счастью, не слишком-то много, сударь.
- Вот не думал, что ты сторонник пиратов! - со смехом воскликнул д'Артаньян.
- Я не сторонник пиратов, сударь. Я - француз.
- Я - тоже. Но это еще не причина, чтобы одобрять пиратство.
- Однако дело заключается в том, что среди пиратов много наших соотечественников, а на испанских кораблях - ни одного.
- Но ты-то плавал с испанцами, Жемблу, - сказал д'Артаньян, поддразнивая парня.
- Это другое дело, сударь. Я поступил в услужение к дону Алонсо еще во Франции. И в свое оправдание я могу сослаться на то, что даже не подозревал в то время, что он испанец.
- Дон Алонсо так хорошо говорил по-французски?
- Вот именно, сударь. Легкий акцент, не более того. Но ведь в разных частях Франции тоже говорят по-разному. Даже...
- Продолжай уж, любезный, раз начал. Даже я говорю по-французски отнюдь не как парижанин - верно?
- Ну... примерно это самое я и имел в виду, только боялся прогневать вас.
- Ты совершенно правильно заметил мое произношение, я ведь родом из Гаскони. И тебе нечего бояться моего гнева. Мы, гасконцы, не скрываем своего происхождения, а гордимся им.
- И совершенно правильно, господин д'Артаньян. Всем известно, что самые лучшие солдаты короля Франции - родом из Гаскони, как господа де Тревиль, Дэзэсар и вы...
- А ты, оказывается, льстец, Жемблу.
- Что вы, сударь. Я всегда говорю то, что думаю.
- Ладно, ладно... - проговорил д'Артаньян, которому хотелось порасспросить своего нового слугу о его прежнем господине и их совместных приключениях.
Мушкетер справедливо полагал, что такой способ получше познакомиться со своим слугой ничуть не хуже всех остальных и имеет по крайней мере то несомненное достоинство, что является единственно доступным в данный момент.
- Значит, твой господин... этот дон Алонсо... частенько путешествовал по Франции? Испанец, свободно говорящий по-французски и тайно разъезжающий по стране... Тебе это не показалось странным, Жемблу?
- Говоря правду, - да, сударь. Но это продолжалось недолго, и дон Алонсо уехал в Новый Свет, а меня забрал с собой. Не стану скрывать, я был рад возможности повидать все тамошние диковины, потому что в Нормандии такого ни за что не встретишь - хоть сто лет проживи.
Побеседовав с Жемблу в такой манере еще с полчаса, д'Артаньян так и не уяснил себе, по какой надобности его господин путешествовал по Франции. Относительно же своего слуги у д'Артаньяна сложилось мнение, что это спокойный и рассудительный парень, но с хитрецой, как все нормандцы, и в этом отношении ненамного уступит Планше.
Как мы видим, д'Артаньян продолжал помнить славного малого, исчезнувшего в Ла-Рошели, и часто воспоминания о нем исторгали из его груди печальный вздох.
Между тем близился условленный час. Д'Артаньян выбрал себе шпагу. Он остановился на той, которой нанес графу де Варду четыре славных удара перед отплытием в Англию.
Мушкетер приказал Жемблу вооружиться мушкетом и последовать за ним. Ему понравилось, что парень не стал задавать лишних вопросов.
За Люксембургским дворцом находился большой пустырь, обнесенный оградой. Рошфор был прав, когда полагал, что в такой час там будет безлюдно. Это место нередко посещалось дворянами, собиравшимися скрестить шпаги, но не желавшими, чтобы их постигла судьба Бутвиля <Бутвиль Франсуа де Монморанси, граф (1600-1627) - знаменитый дуэлянт; 12 мая 1627 г., несмотря на эдикты, демонстративно дрался на дуэли на Королевской площади. Казнен 21 июня 1627 г.>.
Рошфор появился с противоположной стороны, почти одновременно с д'Артаньяном.
- Вы все-таки прихватили с собой вашего лакея, - сказал он с насмешливой улыбкой.
- Другой на моем месте, зная вас, привел бы с собой роту, - парировал д'Артаньян.
- Ладно, гасконец. Хватит болтать! Пусть за нас поговорят шпаги, злобно бросил Рошфор.
- Давно пора, - отозвался д'Артаньян. - Только сначала я сделаю вам одно признание, кавалер де Рошфор.