— Гарретт Дэниелс. Я тоже рада тебя видеть. Прошло много времени.
— Да, — он кивает, его взгляд скользит по моему лицу. Затем он дьявольски ухмыляется, — ты просто не могла больше держаться от меня подальше, да?
Я громко смеюсь — мы оба смеемся — потому что вот он.
Это он. Это тот милый, дерзкий парень, которого я знаю.
— Ты отлично выглядишь.
И, Боже, он всегда так выглядел. Гарретт всегда был милым, красивым, таким, от которого у девочек-подростков и мам средних лет текли слюнки, когда они смотрели, как он играет в футбол или стрижет газон без рубашки.
Но здесь, сейчас — мужчина-Гарретт? О, мамочка. Нет никакого сравнения.
Его челюсть более мощная, рельефная и точеная, с темной щетиной. В уголках его глаз и рта появились маленькие, слабые морщинки, которых раньше не было, но они только добавляют ему привлекательности, делая его еще более способным и авантюрным. Его плечи и грудь широкие, крепкие, а мышцы под футболкой с короткими рукавами рельефные и накачанные. Талия у него узкая, не видно ни сантиметра выпирающего живота. Его бедра упругие, а ноги мощные. То, как он держит себя, как он стоит — голова высоко поднята, спина прямая и гордая — излучает эту непринужденную уверенность, непоколебимую самоуверенность человека, который берет на себя ответственность.
Взрослый Гарретт — это слабеющие колени, пылающие трусики... горячий, дважды-черт возьми-горячий.
— Ты тоже прекрасно выглядишь, Кэл, как всегда. Что происходит? Что ты здесь делаешь?
Я жестом показываю в сторону кабинета директора и спотыкаюсь на словах, потому что все еще не могу собраться с мыслями.
— Я... устраиваюсь... на работу. Здесь. В Лейксайде. Я только что встретилась с мисс МакКарти... она ведь совсем не изменилась, правда?
— Нет. Все такая же сумасшедшая.
— Да, — ветер усиливается, треплет мои волосы. Я заправляю светлые пряди за ухо. — Итак... Я подменяю Джули Шрайвер — преподаю в ее театральном классе. Остаюсь с родителями на год, пока они восстанавливаются.
Его лоб нахмурился.
— Что случилось с твоими родителями?
— О Боже... Ты не поверишь.
— А ты попробуй.
Я чувствую, как мои щеки становятся розовыми и теплыми. Но... это Гарретт, поэтому только правда.
— Моя мать делала отцу минет по дороге домой из AC. Он съехал в канаву, сломав им ноги. По одной каждому.
Гарретт откидывает голову назад и смеется. Его смех ровный и глубокий. Затем он становится спокойным и ухмыляется.
— Да, мой брат уже сказал мне, я просто хотел услышать, как ты произносишь это вслух.
— Придурок, — я толкаю его в грудь, и она ощущается как теплый камень под моими пальцами. — Это так неловко.
— Нет, это круто, — он машет рукой. — Ты должна гордиться. Твоим родителям по семьдесят лет, а они все еще отрываются на полную катушку в большом, плохом Бьюике. Они официально победили жизнь.
— Это с какой стороны посмотреть, — я пожимаю плечами. — Как твои родители? Я видела Райана в больнице, но мы поговорили всего минуту. Как остальные члены твоей семьи?
— Они в порядке. Все довольно хорошо. Коннор разводится, но он получил трех мальчиков, так что это все равно победа.
— Три мальчика? Ого. Продолжает великую традицию одни лишь мальчики Дэниелс, да?
— Нет, — он покачал головой. — У Райана две девочки, так что мы знаем, кому досталась слабая сперма в семье.
Я закатываю глаза, смеясь.
— Мило.
— Я просто шучу — мои племянницы надирают задницы и делают себе имена. Твои тоже, как я слышал. Старшая Коллин — первокурсница в этом году, верно?
— Да. Эмили. Я сказала ей, чтобы она готовилась, средняя школа — это совершенно новый мир.
И все это кажется таким непринужденным. Таким легким. Разговаривать с Гарреттом, смеяться с ним. Как будто едешь на своем любимом велосипеде по гладкой, знакомой дороге.
— Ты все еще живешь в Калифорнии? — спрашивает он.
— Да, я исполнительный директор в театральной компании "Фонтан" в Сан-Диего.
— Без шуток? — его тон наполнен гордостью. — Это потрясающе. Рад за тебя, Кэл.
— Спасибо, — я жестом показываю в сторону футбольного поля за зданием школы. — А ты преподаешь здесь...и тренируешь? Главный тренер Дэниелс?
Он кивает.
— Это я.
— Должно быть, у тебя хорошо получается. Моя сестра говорит, что последние несколько лет команда была выдающейся.
— Да, это так. Но я их тренер, так что выдающихся результатов следует ожидать.
— Разумеется, — я улыбаюсь.
Затем наступает тихое затишье... комфортное... но все же затишье, которое всегда наступает к концу разговора.
Я жестом показываю в сторону моей арендованной машины.
— Ну, я, наверное, должна...
— Да, — Гарретт кивает, глядя на мои руки, как будто что-то ищет.
Затем его голос становится тверже — он приобретает тот четкий, решительный тон, который был у него всегда, даже когда мы были молоды.
— Нам стоит как-нибудь потусоваться. Поскольку ты собираешься остаться в городе на некоторое время. И мы будем работать вместе. Мы должны наверстать упущенное. Поужинать или выпить в "У Чабби»... хоть раз легально. Это будет весело.
Мой взгляд находит его взгляд — глаза, на любви к которым я выросла. И мой голос тих и искренен.
— Я бы очень хотела этого.
— Круто, — он протягивает руку. — Дай мне свой телефон. Я напишу мой номер, чтобы он у тебя был. Дай мне знать, когда освободишься.
— Хорошо.
Я кладу свой телефон ему в руку, и он минуту нажимает на кнопки, потом отдает его обратно. Я кладу его в свою сумочку. А потом останавливаюсь и просто смотрю на него. Потому что было так много раз, так много дней, когда я думала о нем, когда задавалась вопросом и хотела иметь возможность посмотреть на него снова, хотя бы еще один раз.
Мой голос нежный, с придыханием.
— Я... я так рада снова видеть тебя, Гарретт.
И он снова смотрит на меня, наблюдает за мной, как в первый раз.
— Да. Да, Кэлли, это действительно так.
Мы задерживаем взгляд друг на друге на мгновение, принимая друг друга, впитывая эти новые, более старые версии себя.
Затем он открывает для меня дверь машины, и я тоже это вспоминаю. Он делал это все время, каждый раз, потому что мальчики Ирен Дэниелс были шумными, грубыми и немного дикими, но она воспитывала их правильно — быть мужчинами. Джентльменами.
Ощущение того, что меня ценят, защищают и заботятся обо мне, согревает меня, когда я забираюсь в машину, так же как это было всегда. Гарретт закрывает за мной дверь и стучит по капоту. Он дарит мне последнюю восхитительную улыбку и отступает назад.
Затем он стоит, скрестив руки, и смотрит, как я выезжаю с парковки и благополучно уезжаю.
Позже, когда я припарковалась на подъездной дорожке родителей, я вспомнила о своем телефоне. Достаю его из сумочки. И когда читаю, что написал в сообщении на свой номер Гарретт, я громко смеюсь, оставшись одна в машине:
Гарретт, ты еще горячее, чем я помню.
Я хочу сорвать с тебя одежду зубами.
~Кэлли
Нет, Гарретт Дэниелс ничуть не изменился.
И это замечательно.
Гарретт
— Ты выкрикивал ее имя в окно и бежал через парковку, чтобы поговорить с ней? Господи, может ты еще и бумбокс над головой держал? — спрашивает Дин.
— Заткнись, придурок.
— Почему бы тебе не позаимствовать костюм киски, в котором Меркл была на женском марше в прошлом году?
Меркл — это Донна Меркл, мега феминистка, учительница рисования в Лейксайде.
Я показываю ему средний палец.
Позже в тот же день мы сидим на моей пристани, ловим рыбу и пьем пиво, пока я рассказываю ему о том, как снова увидел Кэлли, об истории с ее родителями и о том, что в этом году она будет работать в школе на замене.