Я все еще не знаю, к чему это приведет с Гарреттом, и это меня немного пугает. Потому что Гарретт Дэниелс вернулся в мою жизнь так, как я никогда не ожидала, прокладывая свой путь вокруг моего сердца. И это похоже на трагедию — как Ромео и Джульетта — мы уже знаем, чем это закончится. Прощанием. У нас обоих есть эти замечательные, потрясающие, отдельные жизни — далеко-далеко друг от друга. У нас есть карьера, друзья, дома, и никто из нас не собирается переворачивать все с ног на голову. Знаю, что веду себя безрассудно — глупо — я выхожу на этот трамплин для прыжков в воду, собираясь прыгнуть в самую глубину боли и душевных страданий. Но постоянно растущей части меня просто все равно — и это пугает меня еще больше. Эта часть возьмет то, что она сможет получить, так долго, как сможет, и будь проклята душевная боль.
Уже больше одиннадцати, поздновато для этого района. Жители улицы моих родителей уже легли спать, в окнах темно, а в воздухе тишина. Я слышу, как джип едет по улице, прежде чем вижу его, и к тому времени, как он останавливается у обочины, я уже бегу через лужайку, чтобы встретить его.
Я не жду, пока Гарретт откроет дверь, я делаю это сама и забираюсь внутрь. Его волосы влажные, а кабина наполнена его чистым океанским ароматом после душа.
Глаза Гарретта — черный бархат, а его голос — темный шелк, ласкающий меня.
— У тебя розовый нос. Как долго ты там ждала? — он держит мои руки в своих, дует на них, согревая их и заставляя мое сердце биться быстрее.
— Не слишком долго. Мои родители уже легли... И я была взволнована встречей с тобой.
Его взгляд скользит по моему лицу, касаясь шапки на моей голове, моих глаз, моего рта.
— Я тоже не мог дождаться, когда доберусь до тебя.
Он удерживает мой взгляд еще на мгновение, а затем кивает, переводя взгляд на дорогу.
— Ты голодна? — спрашивает Гарретт, когда мы едем по пустым, освещенным уличными фонарями дорогам.
— Нет.
Я смотрю на его руки, лежащие на руле. У Гарретта красивые руки — сильные, изящные — руки защитника. Они свободно держат кожаное рулевое колесо, и его поза на сиденье расслаблена и легка. Уверенный. Я испытываю неописуемо успокаивающее ощущение в присутствии такой уверенности. Я всегда знала, что, если бы я когда-нибудь была не уверена или смущена, это было бы нормально — потому что Гарретт знал бы, что делать. Я могла бы отдать себя в эти умелые руки, последовать его примеру, и все обернулось бы прекрасно.
Мы подъезжаем к его дому и выходим из джипа, не говоря ни слова. Гарретт держит меня за руку, пока мы идем по дорожке, медленно потирая большим пальцем внутреннюю сторону моего запястья взад и вперед. В гостиной полумрак, единственное освещение — свет над чистой кухонной раковиной. Снупи поднимает голову с того места, где он свернулся калачиком в кресле, но через секунду снова опускает ее. Гарретт бросает ключи на угловой столик, затем поворачивается и смотрит на меня. Его рот — тот великолепный рот, о котором я мечтала, — расплывается в небрежной улыбке.
— Хочешь чего-нибудь выпить, Каллауэй? — тихо спрашивает он.
У меня перехватывает дыхание, когда он произносит мое имя. Никто не говорит так, как он, — об этом я тоже мечтала.
— Нет.
Мое сердцебиение учащается, и то напряжение во всем теле, которое началось на крыльце, давит на меня сильнее. Как будто мои мышцы истончаются, растягиваются, тянутся. Для него. Проходит еще секунда, а Гарретт продолжает смотреть на меня, наблюдая. Он знает, что должно произойти; мы оба знаем. Это не высказано, но густо витает в воздухе между нами.
Он тянется ко мне, обхватывает мои щеки своими большими руками и притягивает ближе. Я закрываю глаза и прислоняюсь к нему, утыкаясь носом в его горло, чувствуя, как грубая щетина царапает мою щеку. И я хочу чувствовать его прикосновение повсюду... на животе, груди, между ног.
— Я скучал по тебе, Кэлли. — Гарретт целует меня в лоб, в висок, в волосы, вдыхая меня. — Боже, я так скучал по тебе.
Все внутри меня сжимается от потребности, заключенной в его признании. И я киваю, потому что я чувствую то же самое.
Гарретт снимает с моей головы шапку, расстегивает молнию на пальто, стягивает его вниз и сбрасывает на пол. Его руки скользят по моим рукам, и он шепчет:
— Нервничаешь?
Быстрый, легкий смех срывается с моих губ, и я наклоняю голову, чтобы найти его глаза.
— Я не нервничала в первый раз, с чего бы мне нервничать сейчас?
Я помню ту ночь... каждую деталь.
Мое любимое воспоминание.
Это не было запланировано — не было ни свечей, ни цветов. Но все равно это было романтично... Все равно красиво. Мы вдвоем, в джипе Гарретта, припаркованном в неподвижной темноте на берегу озера. Я помню запах кожаных сидений и запах нашего желания — я чувствовала сильное желание к нему. Я помню горячее, твердое прикосновение обнаженного члена Гарретта к моему бедру и грубый, царапающий звук его голоса у моего уха.
— Кэлли...
Это была молитва и мольба — вопрос, просьба о разрешении. Ты со мной? Ты чувствуешь это? Ты хочешь этого так же сильно, как и я?
И я прильнула к нему.
— Да... да, да, да...
Он был нежен, медлителен, так боялся причинить мне боль. Но когда он был похоронен глубоко внутри, когда мы наконец соединились, мы слишком далеко зашли в том, как хорошо это было, чтобы двигаться медленно. Это было необузданно, дико и идеально — и я наконец поняла, почему все называли это "заниматься любовью".
Прикосновение руки Гарретта возвращает меня к этому моменту, к его глазам.
— Ты дрожишь, — шепчет он.
И я дрожу.
Я кладу руку ему на грудь, ощущая биение его сердца.
— Я просто... просто так сильно хочу тебя.
И тогда больше нет слов.
Гарретт целует меня глубоко, жадно. Он поднимает меня, и мы соединяемся, мои лодыжки сцепляются на его пояснице. Его пальцы сжимают мою задницу, жадно прижимая меня к себе, крепко и надежно удерживая, пока он несет меня вверх по лестнице в свою спальню.
Наши головы поворачиваются, наши языки погружаются в рты друг друга, не прерывая обжигающего поцелуя, когда мои ноги соскальзывают с его бедер на пол. Я просовываю обе руки ему под футболку, ощущая всю эту восхитительную, гладкую, горячую кожу и рельефные мышцы. Он хватает подол моей футболки, наши рты отрываются друг от друга ровно настолько, чтобы он мог поднять ее над моей головой. Затем мой лифчик падает, опытные пальцы Гарретта легко расстегивают заднюю застежку. Я дергаю его за футболку, и он срывает ее. А потом наши обнаженные груди сталкиваются, и ощущение — это ощущение — нашей обнаженной кожи, моих тяжелых грудей на его твердой, горячей груди восхитительно. Захватывающе.
Он оттягивает пояс моих леггинсов и наклоняется, чтобы стянуть их с моих ног. Мои пальцы работают над пуговицей его джинсов, стягивая их вниз по бедрам, мы оба все еще целуемся — покусывая и наслаждаясь ртами друг друга.
В этом нет ни неловкости, ни колебаний. Мы уже бывали здесь раньше. Наши губы, наши руки и наши сердца помнят.
Мы вместе двигаемся по комнате, пока я не чувствую, как кровать упирается в ноги. Руки Гарретта мнут мою грудь, скользят вниз по животу, проскальзывают между моих ног, потирают и гладят мои мягкие, скользкие губы.
— Кэлли, — стонет он, — черт, ты такая мокрая. — Он крепко целует меня, прикусывая мою губу, а затем бормочет. — Такая горячая.
А затем мои пальцы обвиваются вокруг него, скользя и накачивая горячую, шелковистую сталь его эрекции в моей руке. Он такой твердый, такой возбужденный. Мой большой палец ласкает головку его члена, потирая горячую влагу на кончике.