— Спасибо, чувак.
И я следую за Кэлли через дверь на пустую парковку.
— Каллауэй! Эй, ты куда собралась?
Она не оборачивается.
— Домой.
— Я отвезу тебя.
Свет ее телефона освещает ее лицо бледным голубоватым светом.
— Нет, я возьму Uber.
Я фыркаю.
— Это займет час. Самое близкое к Uber здесь — задняя часть велосипеда Микки Кадески. — Я подхожу ближе, и она не отстраняется. — Давай, Кэлли. Садись в машину.
Она смотрит на меня, и все это в ее глазах — гнев, предательство и такая боль, что у меня перехватывает дыхание. Но потом она напряженно кивает и садится в мой джип.
~ ~ ~
Кэлли
Дыши... просто дыши ...
Часть меня знает, что я веду себя глупо. Мне тридцать четыре года, я женщина. Взрослая. Это не должно так меня расстраивать.
Гарретт спал с Беккой Сейбер. Он трахал ее, прикасался к ней. Его губы целовали ее, ее руки касались его. Всего его.
Я обхватываю себя руками, и с моих губ срывается стон. Потому что это больно. Больно так же сильно, как было бы, если бы я узнала об этом, когда мне было семнадцать. И это похоже на то, как будто эта семнадцатилетняя девушка овладела мной — как будто она руководит шоу.
— Ты солгал мне.
Краем глаза я замечаю, как Гарретт качает головой, пока ведет машину.
— Я не лгал.
— О, дай мне, бл*дь, передышку! — я поворачиваюсь к нему. — Думаешь, я идиотка? Я упомянула ее имя в продуктовом магазине несколько недель назад! И ты ничего не сказал — это ложь.
Его руки крепче сжимают руль.
— Это не имеет значения.
— Это имеет значение для меня! И ты знал это — вот почему ты солгал.
— Это было семнадцать гребаных лет назад! Ты сейчас ведешь себя совершенно нелепо.
— Не делай этого! Не смей преуменьшать мои чувства. Ты знал, что я расстроюсь, поэтому пошел на этот дерьмовый ход и солгал. Мне позволено злиться из-за этого.
Минуту спустя мы въезжаем на подъездную дорожку к дому Гарретта.
— Ты сказал, что отвезешь меня домой, — шиплю я.
Глаза Гарретта — два твердых черных камня, а челюсть — гранит.
— Нам нужно поговорить об этом. Это не тот разговор, который я собираюсь вести с твоими родителями в соседней комнате.
Хорошо. Ладно, мне все равно хочется кричать.
Я рывком открываю дверцу машины и топаю по дорожке. Гарретт открывает входную дверь, и Снупи уже там, чтобы поприветствовать нас в фойе. Присутствие маленькой собачки дает мне момент спокойствия, рациональности. Я глажу его под подбородком.
— Привет, Снупи.
Гарретт идет на кухню, и мы со Снупи следуем за ним. Он открывает заднюю раздвижную дверь и выпускает собаку. Затем он поворачивается ко мне, и его взгляд становится мягче. Сожалеющим.
— Мне очень жаль, Кэлли. Ты права. Я должен был сказать тебе. — Он качает головой. — Это просто, это не имело значения для меня, и после всего этого времени я не хотел, чтобы это имело значение для нас. Не тогда, когда мы были счастливы и восстанавливали то, что у нас было. Я не хотел, чтобы это испортило отношения между нами.
На мое семнадцатилетнее "я" это не произвело впечатления.
— Что бы ты почувствовал, если бы это была я... Если бы я трахнула Дина?
— Это даже не одно и то же! Бекка не была твоей лучшей подругой. Это было бы то же самое, только если бы я переспал с Сидни.
Что-то мелькает на его лице — воспоминание. Чувство вины.
— Боже мой! Ты и с Сидни тоже трахался?
Гарретт качает головой.
— Нет! Нет, был один вечер, когда мы столкнулись друг с другом в баре. И мы говорили — говорили о тебе, на самом деле — и было поздно, и мы были пьяны, и был один момент, когда казалось, что что-то будет, но ничего не произошло.
Я вцепляюсь руками в волосы и кричу:
— Господи Иисусе, Гарретт!
Затем Гарретт кричит в ответ.
— Ничего не произошло! Почему ты так себя ведешь?
— Потому что каждый раз, когда мы были вместе, это было прекрасно, и это что-то значило для меня. И знать, что после того, как я ушла, ты просто распространил это повсюду и стал мужчиной-шлюхой, убивает меня!
Он указывает на меня пальцем.
— Ты не можешь этого делать! Ты не можешь называть меня мужчиной-шлюхой из-за того, что я сделал что-то, чтобы исправить то, что ты сломала.
Мой гнев заставляет меня подпрыгивать вверх и вниз.
— Это фраза из "Анатомии страсти"!
— Это хорошее шоу! — кричит Гарретт. Затем он качает головой. — За исключением того, что Дерек ушел — это было дерьмово. Это никогда не будет хорошо.
И какая-то часть меня внутри хочет рассмеяться. Но я не могу.
— Не будь милым, — резко говорю я ему. — Не сейчас.
Плечи Гарретта расслабляются, опускаются.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал, Кэл? Я не могу вернуться и все исправить. Как мне это исправить?
Воздух вырывается из моего носа, как будто я огнедышащий дракон.
— Она была первой девушкой, с которой ты был после того, как мы расстались?
Гарретт кивает, напряженно и жестко, и нож в моем животе вонзается немного глубже.
— Когда? Где? Где это произошло?
Он хватает меня за плечи и смотрит мне в глаза.
— Я не буду делать это с тобой — не буду повторять историю за историей. Это бесполезно и только навредит тебе. Это было после Калифорнии, после того, как мы расстались. Если бы я мог вернуться и изменить это, я бы сделал это, но я не могу. Конец.
Я судорожно выдохнула. И я знаю, что он прав; знаю, что веду себя как сумасшедшая.
Я закрываю глаза и дышу, мой голос звучит тихо.
— Мне больно, что это была она.
— Мне очень жаль, Кэлли.
— Если бы это был кто-то еще, я могла бы понять, но почему это должна была быть Бекка?
Его брови нахмурены, а голос напряжен. Страдальческий.
— Потому что она была рядом.
Я качаю головой, глядя на него.
— Ты — это ты — многие девушки были бы рядом с тобой. Почему ты переспал с ней? Ты... это было... чтобы отомстить мне?
Он хмурит брови, как будто только сейчас впервые задумывается над этим вопросом.
— Может быть. Да.
— Но почему? Наш разрыв был взаимным.
Тогда он смеется... И это звучит горько.
— Нет, Кэлли. Это было не так. В этом не было ничего взаимного.
Мгновения прокручиваются в моей голове. Тем утром в моей комнате, в общежитии, в Калифорнии, когда мы с Гарреттом попрощались.
— Я не понимаю. Мы говорили об этом. Ты согласился — ты сказал, что расстояние слишком велико. Что мы отдалились друг от друга.
— Что еще я должен был сказать? Что я должен был делать? Рыдать? Умолять? Я хотел... Я мог видеть, как ты собираешься бросить меня за милю. Но я был восемнадцатилетним ребенком, у меня была гребаная гордость.
Затем Гарретт касается моего лица, его рука обхватывает мою челюсть.
— Когда я приехал в Калифорнию, чтобы повидаться с тобой, ты была счастлива. Это был первый раз, когда я увидел твою улыбку — твою настоящую улыбку — за последние месяцы. И я не мог… я не собирался отнимать это у тебя. Ни за что. Итак, я солгал, сказал, что будет лучше, если мы расстанемся — что для тебя будет нормально жить дальше без меня. И я бы сделал это снова.
Когда я уехала из Лейксайда в колледж, я была подавлена. Я была такой уже некоторое время. Тогда я этого не знала, но теперь, став взрослой, оглядываясь назад, я вижу признаки. И у меня были на то свои причины. Причины, о которых мы с Гарреттом тогда не говорили. Но нам нужно сделать это сейчас — мне нужно кое-что сказать. Поэтому я смотрю ему в глаза и срываю пластырь.
— Я хотела этого ребенка. Я так сильно этого хотела... но не могла тебе этого сказать.