— Я знаю, что ты никогда не спросишь меня, поэтому я просто скажу тебе. В конце года, когда ты вернешься в Сан-Диего... Я поеду с тобой.
Она делает резкий вдох.
— Я продам дом, — говорю я ей. — Составлю свое резюме, найду работу преподавателя в Сан-Диего.
Ее лицо такое мягкое и нежное. Ее пальцы играют с волосами у меня на затылке, и она сглатывает.
— Гарретт, ты не должен этого делать.
Я касаюсь ее щеки, поглаживаю подбородок, пока мы вместе раскачиваемся под музыку.
— Я думал об этом, прокручивал это в голове, пытаясь понять, как это сработает. Вот как. Я не хочу жить на другом конце страны от тебя, Кэлли. И я ни за что на хрен не отпущу тебя...
Она медленно качает головой, в ее голосе и прекрасных зеленых глазах видны слезы.
— Ты любишь этот город.
Я тихо киваю.
— Да, это так.
— Тебе нравится тренировать эту футбольную команду.
— Это правда.
Одна одинокая слеза скатывается по ее щеке.
— Ты любишь эту школу, этих детей.
— Верно. — Я ловлю ее слезу большим пальцем, вытирая ее. — Но знаешь, что еще правда?
Икота сотрясает ее грудь.
— Что?
— Я люблю тебя больше, чем все эти вещи. Вот что я понял в этом году, Кэлли — я могу жить в другом городе, преподавать в другой школе... могу жить без тренерской работы по футболу, если придется. — Я опускаю голову, наклоняясь ближе. — Но я не могу жить без тебя. Больше нет, никогда больше.
Лицо Кэлли морщится, потому что моя девочка-плакса. Но я знаю, что на этот раз это слезы счастья. Она прижимается своим лбом к моему.
— Я не хотела, чтобы тебе пришлось от чего-то отказываться ради меня.
— Это не так, детка. Не похоже, что я от чего-то отказываюсь, черт возьми. Я получаю тебя. Получаю шанс построить с тобой жизнь, и это все, чего я действительно хочу.
Я целую ее в губы, ощущая вкус теплой соли ее слез. Мои руки сжимаются крепче, и ее руки хватают меня за плечи, прижимая нас друг к другу.
— На мой взгляд, я живу работой своей мечты последние тринадцать лет. Но ты только что получила шанс на свою. И я хочу, чтобы ты воспользовалась им, Кэлли. Я хочу наблюдать за тобой, любить тебя и быть рядом, пока все твои мечты сбываются.
Большие слезы льются из ее глаз, и она так широко улыбается мне. Как будто я — единственное, что она видит, единственное, что имеет значение. И, Господи, как это волнующе. Я чувствую себя пьяным. Голова кружится от ее счастья.
— Я хочу этого, Гарретт. Хочу, чтобы ты поехал со мной. Я хочу жить с тобой, любить тебя каждый день до бесконечности. Я хочу этого больше, чем когда-либо чего-либо хотела за всю свою жизнь.
Я снова касаюсь ее щек, вытирая все ее слезы, и целую ее в губы.
— Тогда ты все это получишь, Кэлли.
Глава двадцать вторая
Гарретт
— Не могу поверить, что Вы не будете преподавать здесь в следующем году. Вся моя эстетика выпускного полностью разрушена, — ноет Нэнси, постукивая по телефону.
В течение нескольких недель после премьеры по городу довольно быстро разнеслись слухи о наших с Кэлли планах переезда. Это не очень хорошо сочетается с детьми.
— Это удар по нам. Кто будет держать нас в узде? — спрашивает Рифер.
Я указываю на него со своего рабочего стула.
— Вы будете держать себя в узде.
— Да, верно, — усмехается он, — как будто это произойдет.
— Мне не нужно об этом беспокоиться, — ухмыляется Дэвид Берк. — Мисс Маккарти так глубоко в моей заднице, что удивительно, как я могу стоять прямо.
И по тому, как он это говорит, я могу сказать, что в действительности он совсем не возражает. Дети — сложные маленькие ублюдки. Они могут бунтовать и сопротивляться этому, но в глубине души, даже если они этого не осознают, они хотят, чтобы за ними приглядывали.
— Кому будет не насрать на нас? — спрашивает Дуган.
— Каждый учитель в этом здании заботится о вас, ребята.
— Не так, как Вы.
— Да, ты прав — я довольно крут. — Я улыбаюсь. — Но просто помните, что я говорил — не будьте идиотами. Помните об этом, и все будет хорошо.
— Вы забудете о нас. Уедете в Калифорнию тренировать других детей. — Ди Джей хмурится. — Придурков.
Они все дуются и смотрят на меня грустными щенячьими глазами.
И признаю — они добрались до меня.
— Я собираюсь приезжать домой в гости. Ди Джей — я все равно буду интересоваться вашими играми, и, если вы, ребята, не будете надирать задницы, вы обо мне услышите.
Все еще недостаточно хорошо.
Поэтому я сдаюсь и предлагаю сделать то, что поклялся никогда не делать.
— Хорошо. Я присоединюсь к Facebook. Вы, ребята, все можете подружиться со мной.
Нэнси прикусывает губу и смеется.
— Тренер Дэниелс... Больше никого нет на Facebook, кроме наших родителей. — Она качает головой. — Старики такие милые.
~ ~ ~
Кэлли
— Эй, Кэл!
Я стою в спальне у открытого окна, и теплый июньский ветерок дует с озера. Я наблюдаю, как стая гусей садится на воду, переливающуюся на солнце, как драгоценные камни. Последние несколько недель были очень напряженными — столько всего нужно было сделать. Я поворачиваюсь и оглядываю спальню Гарретта. Все почти полностью упаковано. Верхняя часть комода пуста, стены голые, в углу аккуратно сложена груда коробок высотой с дерево.
И это заставляет меня... грустить.
Я этого не понимаю. Было так много радости в ту ночь, когда Гарретт сказал мне, что переезжает со мной в Сан-Диего. Но на следующий день и с тех пор каждый день мне кажется, что я хожу под тяжелым серым одеялом, укрывающим меня. Каждое движение кажется тяжелым и трудным.
— Кэлли! — Гарретт снова зовет меня с кухни.
Мои шаги вялые, пока я иду к нему, и я списываю все на сборы и напряженные дни — они меня утомили.
Гарретт стоит перед открытыми дверцами шкафа. Эти великолепные мышцы на его руках напрягаются под футболкой "Лейксайдских Львов" с короткими рукавами, когда он протягивает руку, снимая тарелки с полок. Он заворачивает их в газету своими сильными, изящными руками.
И что-то замирает, сжимается в моей груди, когда я смотрю, как он кладет их в коробку.
Гарретт замечает выражение моего лица.
— Эй, ты в порядке?
— Да. — Я улыбаюсь, но мне приходится заставлять себя. — В чем дело?
— Нам нужно больше коробок. Я собирался сбегать в аптеку Брюстера и взять немного.
Большие мохнатые лапы Вуди влетают в комнату, принюхиваясь к моим ботинкам.
— Я схожу и возьму Вуди на прогулку.
Гарретт наклоняется и целует меня.
— Хорошо.
Я хватаю Вуди за поводок, сажаю его в джип Гарретта и выезжаю на Мейн-стрит, а затем паркуюсь в нескольких кварталах от Брюстера.
Я провожу Вуди вверх по улице и вниз по кварталам, мимо "Магазина рогаликов" и "Зинке Ювелирс", того старого дома с привидениями на Миллер-стрит, мебельного магазина мистера Мартинеса и Бэйгроув-парка. Его восстанавливают после пожара — там недавно посажены деревья и сделан ландшафтный дизайн, а также установлены большие, яркие, красочные качели. Я прохожу мимо Джули Шрайвер, толкающей свою дочь в коляске — она предупредила мисс Маккарти, что не вернется преподавать в школу, и пойдет по пути моей сестры — материнства, оставаясь дома.
Младший брат Симоны Порчески проезжает мимо меня на своем велосипеде, крича:
— Привет, мисс Карпентер!
— Привет, — отвечаю я.
Но все равно эта печаль, меланхолия заполняет мою грудь, как тяжелый песок.
К тому времени, как я возвращаюсь к Мейн-стрит, прошло два часа. Я смотрю налево и вижу Олли Мансона, который сидит в своем кресле на лужайке и машет проезжающим машинам. Вуди тычется своим черным щенячьим носом в кроссовки Олли и тот гладит его по голове.