— Оно треснет, тренер.
— Вот именно. Держи мяч как яйцо, — Дин демонстрирует с мячом в руках. — Крепко и надежно — но не души ублюдка.
У меня есть идея получше.
— Снупи, иди сюда!
Снупи обожает футбольные тренировки. Он бегает по полю и пасет игроков, как овчарка. Белым пушистым пятном он бежит и прыгает ко мне на руки.
Потом я кладу его на руки О'Райли.
— Снупи — это твой футбольный мяч. Если будешь держать его слишком крепко или уронишь, он укусит тебя за задницу, — я указываю на поле. — А теперь беги.
На другом конце поля мой тренер по защите кричит на мою стартовую линию.
— Что это было, черт возьми?
Джерри Дорфман — бывший защитник всех штатов и награжденный морской пехотинец.
— Я мочусь сильнее, чем вы бьете! Шевелитесь! Хватит вести себя как киски!
Он также единственный в Лейксайде консультант по профориентации и наш психотерапевт по управлению эмоциями.
Так что... да.
~ ~ ~
Несколько часов спустя, когда воздух стал прохладнее, а солнце пошло на спад, команда пьет воду, а на поле стало тише, я смотрю, как мой квотербек Липински отдает длинные пасы моему ресиверу Ди Джею Кингу. Я проверяю их ноги, их осанку, каждое их движение — ищу слабости или ошибки и не нахожу их.
Наблюдение за ними напоминает мне о том, почему я люблю эту игру. Почему я всегда любил ее.
Это те секунды идеальной ясности, когда время замирает и даже сердцебиение останавливается. Единственный звук — это ваше собственное дыхание, отдающееся эхом в шлеме, а на поле только два человека — вы и ваш ресивер. Ваше зрение становится сфокусированным, и все встает на свои места. И вы знаете, чувствуете это в своих костях, что сейчас, сейчас самое время. Неистовая энергия, сила поднимается по позвоночнику, и вы делаете шаг назад, разворачиваете руку и бросаете.
И мяч летит, красиво вращаясь, не бросая вызов гравитации, а подчиняясь ей, приземляясь именно там, куда вы ему приказали. Как будто вы мастер, Бог воздуха и неба.
И все в этом идеально.
Идеальный бросок, идеальный хореографический танец, идеальная игра.
Я хлопаю в ладоши и похлопываю Ди Джея по спине, когда они подходят.
— Отлично! — я касаюсь шлема Липински. — Прекрасно! Вот как это делается.
А Липински закатывает глаза.
Это быстро и скрыто его шлемом, но я улавливаю это. И я делаю паузу, открываю рот, чтобы обозвать маленького засранца, а потом закрываю его. Поскольку Липински старшеклассник, он чувствует свое самоуверенное, подпитанное адреналином превосходство, которое приходит, когда ты лучший и знаешь это. Это не обязательно плохо. Я сам был высокомерным маленьким придурком, и это пошло мне на пользу.
Ребенок не может расти, если он круглосуточно ходит с ногой тренера на шее. Вы должны дать поводку немного ослабнуть, прежде чем сможете защелкнуть его обратно, когда это необходимо.
Мои игроки собираются вокруг меня и встают на колени.
— Хорошая тренировка сегодня, ребята. Завтра мы сделаем то же самое. Идите домой, поешьте, примите душ, поспите, — они коллективно стонут, потому что это последняя неделя лета, — не гуляйте с подружками, не пейте, черт возьми, не засиживайтесь до двух часов ночи, играя в Xbox со своими друзьями-идиотами с другого конца города, — некоторые из них виновато хихикают, — поешьте, примите душ, поспите — я буду знать, если вы этого не сделаете, и я сделаю так, что завтра будет больно, — я сканирую их лица. — А теперь дайте мне послушать.
Липински объявляет:
— Кто мы?
Команда отвечает в один голос:
— Львы!
— Кто мы?!
— Львы!
— Нас не победить!
— Не победить! Невозможно победить! Львы, львы, львы!
И это правда — особенно в этом году. Мы сделали из них хорошо отлаженную машину. Дисциплинированные, сильные, сплоченные — да, черт возьми.
~ ~ ~
Прежде чем отправиться домой, я посадил Снупи в джип и пошел в свой класс, где буду преподавать историю США через несколько дней. У меня хороший состав — особенно на третьем уроке — хорошая смесь умных, хорошо воспитанных детей и сообразительных, болтливых, чтобы не было слишком скучно. Они первокурсники, что является хорошим возрастом — они знают распорядок дня, знают, что делать, но все еще достаточно заботятся о своих оценках, чтобы не сказать мне и моим заданиям "идите в задницу". Это обычно происходит в выпускном классе.
Я кладу стопку перевязанных резинкой индексных карточек в верхний ящик стола. Это для задания, которое я всегда даю в первый день: я включаю песню "Мы не разжигали огонь" Билли Джоэла и развешиваю тексты песен по классу. Затем они выбирают по две карточки и на следующий день должны сделать устный доклад о двух людях или событиях, которых они выбрали. Это делает историю более актуальной для них и интересной, что очень важно для поколения детей, которые, по сути, являются наркоманами немедленного удовлетворения потребностей.
Детские психологи скажут вам, что человеческий мозг полностью развивается только к двадцати пяти годам, но не хочу вас обидеть, я думаю, что душа перестает расти в конце средней школы, и кем вы будете после окончания школы, тем вы и останетесь. Я видел это в действии: если ты стал мудаком в восемнадцать лет, то, скорее всего, останешься им на всю жизнь.
Это еще одна причина, по которой мне нравится эта работа, потому что у этих детей еще есть надежда. Неважно, откуда они родом, кто их родители, кто их друзья-дураки, мы заставляем их находиться в этом здании по семь часов в день. Поэтому, если мы будем делать то, что должны, подавать пример, слушать, учить правильным вещам, и да, образно говоря, время от времени бить их по голове, мы можем помочь сформировать их души. Изменить их — сделать их лучшими людьми, чем они были бы без нас.
Такова моя теория, во всяком случае.
Это будет отличный год.
Не все они отличные — некоторые годы просто отстой. Мои лучшие игроки выпускаются, и это год перестройки, что означает много неудач, или же иногда вы просто получаете дерьмовый набор учеников. Но этот год будет потрясающим — я чувствую это.
И тут что-то бросается мне в глаза за окном на парковке. Кто-то.
И мое душевное равновесие летит к чертям.
Я взмахиваю руками, как птица, зависаю в воздухе на полсекунды, а потом падаю назад. Не самое гладкое движение.
Но сейчас это не имеет значения.
Я поднимаюсь на ноги, перешагиваю через стул и иду к окну, все время глядя на блондинку в темно-синей юбке-карандаше, идущую через парковку.
И на задницу, которую, даже с такого расстояния, я узнаю где угодно.
Каллауэй Карпентер. Святое дерьмо.
Она выглядит потрясающе, даже красивее, чем в последний раз, когда я ее видел, чем в первый раз, когда я ее увидел. Ты никогда не забываешь свою первую. Разве не так говорят? Кэлли была моей первой, и долгое время я думал, что она будет моей единственной.
Когда я впервые взглянул на нее, это было похоже на удар трехсотфунтового лайнсмена с топором. Она выглядела как ангел. Золотистые волосы обрамляли мелкие, тонкие черты — лицо в форме сердца, изящная челюсть, милый носик и эти большие, круглые, немигающие зеленые глаза, в которых хотелось утонуть.
Подождите... вернемся назад... это неправда. Это ложь.
Мне было пятнадцать, когда я встретил Кэлли, а пятнадцатилетние мальчики — отъявленные извращенцы, поэтому первое, что я заметил в ней, было не ее лицо. Это были ее сиськи — они были полные, круглые и абсолютно идеальные.