Но оказалось, что те мои сны — это мелочь. По настоящему проблемы возникли после автомобильной аварии. Муж тогда не справился с управлением и врезался в дерево, а я на тот момент была не пристёгнута, потому что Миша попросил достать ему с заднего сиденья бутылку охлаждённой воды. Всё, что осталось с того момента в памяти, это как я отстёгиваю ремень безопасности, потом тянусь к переносному холодильнику и, достав бутылку, передаю её мужа, а затем резкий толчок вперёд и провал в воспоминаниях.
Очнулась я уже в больнице с жуткой болью во всём теле, вся в бинтах и гипсе. Оказалось, что я провела в коме три недели и врачи вообще думали, что я не выживу, потому что во время аварии удар пришёлся на пассажирскую сторону и, вылетев из салона, я переломала себе всё, что только можно, но больше всего пострадала голова. Открытые черепно-мозговые травмы были настолько серьёзны, что врачи даже после моего пробуждения давали неблагополучные прогнозы о моём состоянии в будущем. И они оказались правы, только не совсем в том плане, что они предполагали.
Доктора говорили, что могут возникнуть проблемы с памятью, речью, восприятием окружающего мира или себя, с тактильными ощущениями или вкусовыми, со слухом или обонянием. Но они точно не готовили меня к тому, что я превращусь в сомнамбулу.
Те четыре месяца, что я лежала в больнице и училась заново пользоваться своим телом, ничего не происходило, а вот после выписки, два месяца назад всё и началось.
Миша, к счастью, практически не пострадал в той аварии. Ремень спас его от сильных травм и в больнице он провёл всего две недели. Первое время муж очень заботился обо мне, чувствую свою вину, но когда начались проблемы, стал отдаляться… «Хм, или это всё же началось ещё в больнице?» — нахмурившись, спросила я себя. «А вообще-то, действительно в больнице, где-то через два месяца после аварии. Только тогда это ещё не так чувствовалось, как потом дома».
«А с другой стороны и его понять можно. Он мужчина в расцвете сил, а я… без слёз не посмотришь, особенно когда обнажённая. После всех тех операций, когда меня собирали по частям, тело в шрамах. А самое пугающее — моя голова… Вот она жизнь… В двадцать шесть уже стыдно показаться мужу на глаза. Да и ему неприятно ко мне прикасаться… Хорошо хоть, что лицо не пострадало… Но вряд ли это поможет в будущем снова стать счастливой… Да и какое счастье?» — я горько усмехнулась. «Я опасна для людей. Кто захочет с этим мириться? Вон, даже муж, с которым я прожила восемь лет и тот устал».
Понимание того, что дальше всё будет только хуже, болью отозвалось внутри и захотелось где-нибудь спрятаться, чтобы хотя бы не видеть, как муж собирает чемоданы. Поэтому поднявшись, я прошла на кухню и сев там на стул, уставилась в одну точку.
«Ненавижу свою жизнь! И сны!» — хотелось выкрикнуть громко-громко, но я подавила это желание, понимая, что это не решит моих проблем.
«Да и, вообще, наверное, никто не может мне помочь. Столько всего уже перепробовали за эти два месяца и ничего… Только хуже становится», — откинувшись на спинку стулу, я снова закрыла глаза.
Как только я вернулась домой из больницы всё и началось. Я стала бродить во сне по дому, а то по двору. Могла одеться или полностью раздеться. Даже бегала по двору и пробовала перебраться через забор. Или же на полу в зале изображала, что плаваю. А могла и, спрятавшись куда-нибудь, рыдать в три ручья. Всё зависело от того, что я видела во сне. Я как бы проецировала свой сон на реальность и повторяла в ней то, что делала во сне.
Если раньше, после сна я просыпалась выжатой эмоционально, то сейчас прибавилась ещё и физическая усталость. Да и Миша теперь практически перестал спать. Врачи приказали следить за мной и аккуратно укладывать в кровать, если я начинала бродить, что естественно не давало ему полноценно отдохнуть после работы. Порой, за ночь, ему по четыре-пять раз приходилось возвращать меня в кровать.