В одну минуту всё кончилось: шесть человек легли мертвыми и комната стала похожа на бойню — даже её потолок был забрызган кровью, сам Вайми тоже, но остался цел. В голове у него было совершенно пусто, как в раскрытой могиле, во рту стоял мерзкий металлический привкус. Ещё никогда прежде он вот так, своими руками, не убивал людей, и не знал, как это окажется страшно. Голова кружилась. Он бросил полосу и, как слепой, толкнул тяжелую чугунную дверь — он задыхался, и чувствовал, что если не выйдет из этой комнаты немедля, то умрёт.
Снаружи оказалось холодно. Высоко в небе висели тяжёлые, равнодушные облака. Вайми судорожно хватал ртом воздух, одновременно пытаясь подавить приступ рвоты. Лишь когда вокруг засвистели стрелы, чиркая и ударяясь о камень, он опомнился.
Увидев, вдали, на волнах, высоконосую лодку с зелёным парусом, он кинулся вперёд — и наотмашь бросился в воду. Пристань оказалась невысокой, но холодная вода обожгла тело, мускулы свело судорогой и он, как топор, пошёл вниз. Вайми яростно заставил свои руки и ноги работать, едва не захлебнувшись под тупым давлением водной толщи, уже чувствуя под собой вязкий ил дна и слыша, как наверху, весело чирикая, вспарывают воду стрелы.
Плавал он скверно — негде было научиться — и разбивал топившие его волны судорожными рывками, то погружаясь, то отчаянно вырываясь наверх, но эти беспорядочные рывки спасли его — даже лучшие стрелки государя тут не могли толком прицелиться. Порой, потеряв силу в толще воды, очередная стрела больно клевала его в плечо или в спину, но уже не могла пробить кожи.
Вайми совсем перестал соображать. Он плыл бы вперед, пока совсем не выбился бы из сил и не утонул, но тут перед ним вырос дощатый борт лодки. Он бессознательно вцепился в него, чьи-то крепкие руки подхватили его и затащили внутрь. Едва живой от переживаний и усталости, он растянулся на дне.
Когда его сердце перестало лупить в рёбра, как безумное, он поднял голову и осмотрелся. В лодке сидело трое найров — двое угрюмых работников, один из них занимался парусом, а второй следил за рулем. Третий…
Айната было не узнать. Куда делся тот пленник, который в слезах просил отпустить его домой? Теперь перед Вайми стоял молодой принц — в роскошной куртке из тисненой кожи и в расшитом плаще, с мечом на поясе. И лицо у него было решительное и суровое… но когда Айнат взглянул на юношу, в глазах у него блестел стыд.
— А что я должен был делать? — сказал он, хотя Вайми не спрашивал. — Убить родителей, друзей, сестёр? Я и так делаю для тебя, что могу. Очень может быть, меня повесят за мою помощь. Но если мне предложат повести солдат государя к вашему дому — я соглашусь, так и знай! У меня есть семья, и жизнь тоже мне небезразлична. Пока я герой, — он презрительно покосился на свой роскошный наряд. — Ты спас мне жизнь — я спас твою. Но больше я тебе ничего не должен! И если мы вновь встретимся, то будем драться насмерть, так и знай!
Вайми устало закрыл глаза. "Домой, — подумал он. — Благодаря тебе я вернусь домой. Всё остальное тут неважно".
Глава 11
Он быстро опомнился — в основном, потому, что подыхал от голода, а в лодке отчетливо пахло едой. Но прежде всего, он попросил хоть какой-то одежды. К его неописуемой радости, в лодке нашелся кусок ткани, достаточно чистый, чтобы Вайми решился повязать его вокруг бёдер — не парео, но гораздо, гораздо лучше, чем ничего. Потом Айнат протянул ему громадный, в полголовы юноши, кусок ветчины, и Вайми с урчанием вцепился в него, отхватывая столько, сколько помещалось во рту. Именно такой еды требовало его измученное тело, и сейчас он, подтянув босые ноги и опираясь спиной о борт, самозабвенно жевал. Было невероятно вкусно и с ним в этот миг можно было делать, что угодно — он всё равно не заметил бы. Наконец, Вайми с недоумением посмотрел на пустые ладони — он не вполне понимал, куда делось мясо. В животе деловито урчало, но ветчина словно бы провалилась мимо него. Впрочем, ему тут же ужасно захотелось пить и Айнат, усмехнувшись, протянул ему бурдюк с молоком. Вайми выдул, сколько влезло, и тут же задремал — в эти минуты он не смог бы шевелиться, даже ради спасения своей жизни.