— Я не знаю нужных слов, но я постараюсь, — начал он. — Когда я… всё просто оборвалось, исчезло… был только свет… белый, очень яркий. Себя я почти перестал ощущать. Мой ум был, а этого, — он приподнял руку, — не было. А потом свет вдруг погас… я оказался в пустоте, бесконечно просторной, пронизанной множеством звёзд. Это было не небо, нет! Звёзды… были везде и я видел всю бездну, в которую они уходили… как листья — мы видим, какие из них ближе, какие дальше, хотя их очень много… — Вайми помотал головой, отчаявшись описать увиденное. — Во мне нет таких слов… Вокруг этих звезд плавали миры, бесчисленное множество — то крохотные, как камни, то громадные, как… как наш мир и даже гораздо больше. И там были Другие — не такие, как мы. Много. Разные. Я не успел их понять — словно провалился вниз… сюда. Но там… — он опустил голову и смущённо замолчал, не умея передать вещи, совершенно незнакомые ему. Он впервые увидел подлинный мир — и уже понимал, что эту жажду невозможно насытить. Он был готов пожертвовать ради знания всем — и боялся самого себя, как оказалось, ненасытного в жажде новых впечатлений. Он не знал, почему, но они в один миг стали для него абсолютно, жизненно необходимыми. Ему до безумия хотелось увидеть все мироздания — без остатка. И ради этого он был готов на всё.
Лина не стала расспрашивать его. Вайми старался убедить себя, что совершенно не устал и не должен спать днём. Но эти шкуры такие пушистые, тёплые… и Лина уже лежала рядом с ним. Вайми обнял её и через несколько секунд лицо юноши стало лицом спящего ребёнка.
……………………………………………………………………………….
Вайми вздрогнул, очнувшись от воспоминаний. Солнце садилось. Лина замерла в кольце его рук, но её глаза были открыты.
— Постой, а что видела ты… в своем испытании? — спросил он.
Она улыбнулась.
— Всё, что я видела, уже сбылось. Мне было суждено любить тебя — и свой путь я прошла до конца. Впрочем, смерти нет, ты же знаешь. Есть другие миры, кроме этого, иногда лучшие. И мы встретимся там… однажды, даже если всё остальное будет потеряно. Этого не избежать. А пока — спи.
…………………………………………………………………………….
Когда на мир опустилась последняя ночь, Вайми не заметил этого. Он замер, опустив ресницы, с интересом прислушиваясь к своим ощущениям. Как ни странно, он совсем не чувствовал усталости — напротив, с каждой секундой в его теле рос запас некой искристой энергии. Казалось, в нем исчезла некая преграда, отделяющая его от океана бесконечной силы и она всё прибывала и прибывала, грозя затопить его, но страшно Вайми не было, напротив, он ощущал едва представимый восторг. В его голове звучал целый хор странных звуков: свист, шипение, чириканье, пение флейты, шум океана, прибой, гром, журчанье ручья, треск костра, барабаны, колокола и рычание. Он наяву видел странные образы, хотя не спал и его глаза были открыты: они словно плавали между ними и вещами, на которые он смотрел. Казалось, он становится больше, или выходит за пределы тела, или — вот точный образ — что он намного больше, чем реальный размер его тела. В этом сумеречном состоянии Вайми ещё мог думать, но уже не понимал, ни кто он, ни где он, не ощущал своего тела, плавая в ослепительно ярком калейдоскопе видений, похожем на невероятный, многократно наложенный сон или путаясь в ослепительном водовороте образов, всплывших из памяти. Наконец, он замер в бессознательном, тревожном забытье и ему вновь грезился странный, похожий на реальность сон…
………………………………………………………………………………………
…То был глубокий, чёрный, как смола, естественный пруд, окруженный неприступными скалами и очень живописно украшенный утонувшими в нём древесными стволами. Найте кинулся в воду совершенно бесшумно, нырнул, вынырнул и беззвучно повернулся на спину. Положив руки под голову, он смотрел, как над зубцами вершин поднимается медово-золотая луна, разбивая её отражение пальцами босых ног. Изящное тело Аютии разрезало гладкую поверхность воды совсем рядом с ним и она опустила голову на плечо юноши. Они лежали неподвижно, упиваясь прохладой чистой воды. Сюда вела единственная неприметная расщелина в скалах и они были словно в громадном тёмном зале с чёрной звёздной крышей небес, прислушиваясь к ночному ветру, который дул, проносясь между горами. Воздух наполняли шорох листьев и отдаленное журчанье падающей воды — те ночные шумы, которые, сливаясь вместе, образуют глубокую, живую тишину.