Он изо всех сил старался это понять — пока, наконец, не доходил до того, что казался себе всем разом и, разозлившись, бросал эту затею. Ведь, в самом деле, нельзя же быть одним — а потом другим, или даже разным в одно и то же время? Или, всё же — можно?
Вайми сунул руку за борт, плеснул водой в лицо, фыркнул, помотал головой и опомнился. Высокое небо над головой стало почти пустым. Лишь на западе, над тёмной Обзорной горой, тянулись острые, чёткие, синие облака. Первые звезды загорались в недоступной выси, и, глядя на них, Вайми думал, что там, среди бесчисленных светил, откуда пришёл ОН, нет печали.
Глава 12
На рассвете лодку прибило к берегу. Вайми разбудили холодные брызги волн, бьющих в борт. Он спал сидя, свернувшись в тугой клубок и накинув сверху кусок ткани, служивший набедренной повязкой. Во сне он замёрз, босые ступни застыли в луже собравшейся на дне лодки воды, всё тело затекло и мышцы ныли, словно после хорошей трепки. Тем не менее, шевелиться не хотелось — ведь, едва он поднимется, станет ещё холоднее.
Юноша вспомнил свой сон — он стоял на полянке совсем без ничего, отчаянно прикрывая руками самое дорогое — кажется, уши? — а вокруг тесным кружком стояли девушки и смотрели на него очень странно — словно хотели чего-то. Брр! Или не брр? Девушки же тёплые…
Вайми вздохнул. Совершенно непонятно, что интереснее — спать и видеть сны или видеть что-то наяву.
Согреваясь, он побегал по туманному берегу, потом с внезапной решимостью бросился в волны. Холодная вода мигом прогнала окоченение и сонливость, но вот ветер, когда Вайми выбрался на берег, стал настоящей пыткой. Он сжался в комок и дрожал, пока его кожа не обсохла, потом оделся, но теплее стало лишь бедрам. В животе вновь урчало от голода — а ничего съедобного вокруг не наблюдалось. Вайми решительно пошёл вверх по склону, ёжась и дрожа в туманном сумраке. Его чуткие ноги ощущали теперь каждую щербинку грубого, холодного и влажного песка пока ещё непонятно чьего берега.
Поднявшись над туманом, он увидел плато, рассеченное глубокой ложбиной, — из неё торчали темные верхушки деревьев. Вайми потратил полчаса, чтобы дойти до нее. На гребне высокого прибрежного мыса он вздохнул и сел, чтобы перевести дух. Долина здесь сворачивала, и между деревьев изгибалось широкое ложе мелкой, бурлящей вокруг камней реки. Недавно взошедшее солнце едва просвечивало в разрывах тяжелых пепельно-рыжих туч. На севере, над темной стеной леса, рваные облака кутали скалистый массив Ограждающих гор.
В порывах по-осеннему свежего ветра Вайми чувствовал сотни знакомых запахов. Осмотревшись внимательней, он понял, что ему повезло — его отнесло на северо-западную окраину мира и дня через три пути он сможет добраться до родного селения. Найров здесь не было, но раньше они тут жили: за рекой вдоль невысокого каменистого откоса тянулись остовы деревянных домов когда-то богатого селения — по два этажа, большие окна и высокие, обрамленные резными перилами террасы. Сейчас от жилищ остались лишь страшноватые осевшие коробки, зиявшие глубокой темнотой. Из высоченного, в рост человека, бурьяна, укрывшего их подножия, торчали остатки развалившихся изгородей. Почему отсюда ушли люди? Вайми не знал. Что там было в прошлом — моровая язва? Безумие? Никто уже не скажет. Прошло слишком много лет…
Спустившись, он вышел на когда-то добротную дорогу — её каменные плиты выкрошились и разошлись, местами вовсе исчезли под слоем лесного мусора. На обочинах выросла непролазная чаща колючего мелколесья, но и оно давно уже высохло, превратилось в ощетинившиеся мёртвыми ветками скелеты…
Никто уже давно не жил на этой земле. Вайми видел множество птиц, но не замечал ни зверей, ни даже их следов. И то, и другое было ему на руку, но юноша чувствовал возрастающий голод, а еды здесь, если не считать редких ягод кислянки, не нашлось никакой. Завтрак из них наверняка кончился бы маетой в животе, да и чтобы насытиться кислянкой, нужно потратить, самое меньшее, полдня…
Вайми вздохнул. От голода ему хотелось спать, но спать на голой земле, подобно зверю, забившись в глубину зарослей, он просто не мог. Его ноги почему-то постоянно мерзли, хотя он с самого детства ходил босиком по холодной земле и вовсе не страдал от этого.
Вайми поёжился, обхватив голые плечи, потом поднял голову. Как перед закатом, в небе кружили птицы — но не чайки, а почти сплошь воронье. Их торжествующий грай глушил все остальные звуки, и юноша невольно сжал кулаки. Вся эта земля была заброшенной, бесплодной, мертвой. Он знал, что родился в дни старости мира, и это вовсе не нравилось ему.