У Вайми вдруг потеплело в груди. Сколько раз он, возвращаясь, вот так смотрел на свой дом? Он помнил, как сам малышом бежал домой к родителям — чтобы его приласкали и накормили. Он вырос, но его с той же силой тянуло домой, к этой памяти счастья и любви.
Юноша помотал головой, стараясь отогнать явившуюся вдруг горькую уверенность, что возвращается в этот островок мира в последний раз.
Ахет не пошел с ним наверх — его там не ждало ничего, кроме новой порции насмешек. Он передал Вайми свои трофеи — оружие двух убитых им найров — и вдруг взял его за руки.
Их взгляды встретились. В глазах Ахета светилась надежда и сумасшедшая мольба. Хотя ответный взгляд Вайми был неуступчив и хмур, ему вдруг стало страшно.
«Найры, — подумал он, — в нем половина найрской крови, а они все безумны, безумны…»
— Ты красивый, — тихо сказал Ахет, касаясь плеча юноши. — Ты самый лучший из всех, кого я знаю, ты…
Вайми до хруста сжал его руку. Они пристально смотрели друг на друга. Потом Ахет отвернулся, выдернув ладонь.
— Послушай, — тихо сказал он, — прости меня, ладно? — Он смотрел вниз, опустив лохматую голову. — Я сам знаю, что… безумен. Уже давно… А ты — единственный, кто относится ко мне… как… как друг.
— Ты очень храбрый, — ровно сказал Вайми. — Я бы… я бы не смог признаться… в такой вещи.
Ахет взглянул на него.
— Я не всегда властен над… над собой, над своими чувствами. Иногда мне хочется тебя убить. Мне не стоит больше с тобой видеться… — он повернулся и сделал несколько шагов.
— Постой! — окликнул его Вайми. — Куда ты?
— На север, — спокойно ответил Ахет. — Назад. Я буду делать то, что могу делать. Всё же это моя земля и я не хочу, чтобы по ней бродили всякие… — он махнул рукой и пошёл, прыгая по камням с красивой мальчишеской легкостью. Колчан с белыми стрелами вздрагивал у него на плече.
Вайми какое-то время смотрел ему вслед. Откровенность полукровки, его спокойное мужество перед собственной бедой потрясли юношу. Но он помнил другого Ахета. Он не знал, что тут можно сделать, но он должен был ему помочь.
Нельзя сказать, что эти мысли занимали Вайми долго: он подбежал к осыпи и скорее взлетел, чем вскарабкался наверх.
Селение встретило его сонной пустотой второй половины дня. Парни ещё не вернулись из леса, а девушки, утомленные возней с детьми, по большей части спали. Спали и сами дети, собравшись в глубине хижин живыми шевелящимися грудами.
Вайми сразу побежал к своему дому. Лина вышла навстречу, хотя он и не звал её. Несколько секунд они широко открытыми глазами смотрели друг на друга, потом бросились в объятия. Прижавшись к горячему телу любимой, Вайми ощутил, как по щекам текут слёзы, но уже не чувствовал стыда — он был дико, беспредельно счастлив.
Когда они перестали всхлипывать и смогли, наконец, отпустить друг друга, Вайми немедленно спросил:
— А где Найте?
Лина отвернулась.
— Он пошёл искать тебя… с парнями Неймура. Через несколько дней они вернутся. Сам-то Неймур тут.
Страх за друга ледяными иглами ткнулся в сердце юноши — и увяз в теплом сиянии счастья. В глубине души он знал, что с Найте ничего не случится — потому что не случалось никогда.
— Я тут кое-что припасла для тебя, — сказала Лина. — На случай, если ты вернешься, — она нырнула в глубину хижины и вынесла древнее глиняное блюдо, до краёв полное мелкими ягодами тарини, — Вайми очень их любил, но они встречались редко, и ему просто не хватало терпения набрать столько. Он был голоден, при одном взгляде на их черные восковые бока его рот наполнился слюной.
Вайми сел и, как мальчишка, захлебываясь соком, в один миг очистил всю тарелку — он считал тарини самой вкусной едой, какую знал. Подняв голову, он заметил, что Лина, улыбаясь, смотрит на него.
— Я ничего тебе не оставил… — виновато начал он, поднимаясь.
— Кое-что оставил, — она обняла его и коснулась своими губами его влажных от сока губ.
Вайми старательно потянулся, услышав, как захрустел позвоночник. После всех пережитых им ужасов ощущения от близкого общения с подругой показались невероятно яркими, и он увлёкся ими. Теперь по телу, казалось, обстоятельно прошлись палкой — все мышцы ныли, но ему было очень хорошо. В нём уже не осталось желания, но он не ощущал и усталости.