Сонные и разомлевшие, они выбрались на берег, понемногу обсыхая. Чуть надоев друг другу, пары перепутались: Найте в очередной раз чесал густющие волосы Лины — понемногу подсыхая, они приобретали поистине пугающий объём — а Вайми взяла в плен Аютия, решив, как положено, всласть его помучить.
— Страшно? — спросила она, мягко скользя кончиками пальцев по шершавым твердым подошвам пленника. Они и сам Вайми тихонько подрагивали.
— Немного, — смущенно ответил юноша.
— Ты храбрый, — улыбаясь сообщила Аютия, скользя по нему прохладными ладошками. — Повернись, — она провела ногтями под его рёбрами — до ног — и живот Вайми глубоко втянулся в невольной судороге. Ему почему-то очень нравилось это ощущать…
— Тебя Лина защекочет, — мстительно пообещал он.
— Неужели? — спросила она. — Прости, не могу оторваться, — она разминала основаниями ладоней выпуклые пластины его твердых мышц — от плеч до пяток. — Почему мальчишки все такие неподатливые?
— А почему к девчонкам руки прилипают? — в тон ей ответил Вайми и она захихикала.
— Мы удивительны на ощупь, наверное.
— Угу, — Вайми перекатился на спину, сонно глядя на неё. — А как вы, девчонки, думаете?
— Так же, как мальчишки, наверное. А что?
— Но ведь вы на мальчишек непохожи. Значит, и думать должны по-другому.
— Я же не вижу, как ты думаешь, — ответила Аютия. — А ты — как думаю я. Как сравнить?
— Ну, вот… — Вайми повернулся и сорвал большой лист. — Что ты о нём думаешь?
Аютия смешно нахмурила брови.
— Зубчатый. Зелёный, — она дразняще прихватила мелкими белыми зубками край листа и тут же смешно скривила лицо. — Тьфу, гадость! Невкусный.
Вайми тут же забрал у неё лист и осторожно откусил кусочек.
— Горький. Для тебя тоже?
— А что, сладкий должен быть? — удивилась Аютия.
— Ну, я не знаю… — он вздохнул, нахмурившись. — Ладно. Вот как я по-твоему думаю?
— Гм, — Аютия аккуратно взяла его за ухо. Повернула голову. Внимательно заглянула в один глаз юноши, потом в другой. Осторожно приоткрыла пальцем его губы. — Как бы прижать меня к травке, чтобы Лина не узнала?
— Это «о чём», а не «как», — обиженно ответил Вайми.
— Так значит, всё же думаешь? — предположила она.
— Аю, я серьёзно, — Вайми покосился на подругу. Лина сидела на пятках, закинув руки за голову и тихо мурча под гребнем Найте, неспешно скользившим по её спине, бокам и талии. Казалось, ей ни до чего больше нет дела — но за это юноша не поручился бы. Слух у подруги острейший — и ногти тоже. Располосовать парочку изменников она могла ничуть не хуже пардуса.
— Я думаю, что тебе слишком скучно с нами, — вдруг сказала девушка. — Ты даришь нам свои миры, — а нам нечего подарить тебе в ответ… Ты не с нами, не здесь, вечный странник в бесконечности вопросов.
— Я ничего не понимаю, — признался ей Вайми.
— Ну, ещё бы, — ответила Аютия. — Ты думай, «почему это», а не «вот если бы…».
— О, — Вайми удивленно приоткрыл рот.
— А люди тебе и в самом деле не очень интересны, — тихо сказала Аютия. — Слишком большой у тебя внутренний мир, а мы все — слишком маленькие.
— А? — Вайми испуганно взглянул на неё, потом на секунду опустил ресницы, повернув взгляд в себя и вдруг кивнул. — Да, так и есть…
Он вздохнул. Как ни крути, но собственная уникальность порой здорово ему досаждала — не с кем поговорить, не с кем поделиться мыслями, хотя он вовсе не был единственным мечтателем в племени. Вайми знал ещё двух задумчивых парнишек — но их миры не пересекались совсем. Энно он как-то раз смог разговорить — но кончилось это тем, что он избил его до полусмерти и пообещал проделать с ним в точности всё то, о чем он мечтал — если он решит воплотить ЭТО в реальность. Лвелле же был совсем странный — весь какой-то светлый, словно обесцвеченный, он даже почти не разговаривал и вообще одевался смешно, не так, как все — в парео с карманами. Его излюбленным занятием были узоры — он чертил их на песке, рисовал, выцарапывал — и большую часть времени проводил там, где над Тёплым ручьем нависала огромная плоская скала. На ней он год за годом выбивал потрясающий узор — большие детали состояли из меньших, но точно таких же, повторявшихся друг в друге без конца.
Лвелле не мог объяснить, что всё это значит — но сам его узор производил на Вайми впечатление почти гипнотическое. Иногда он часами просиживал на берегу ручья, чувствуя, что его взгляд, сам он тонет в каменном кружеве. Оно прочно поселилось в его снах, где он падал на такой же узор — только цветной, объёмный и текучий — без конца, а под ним бесконечно возникали и расплывались в стороны всё новые и новые детали…