Когда сильные теплые бедра Лины охватили его бедра, Вайми рывком поджал ступни, накрыв ладонями её поясницу. Одно слитное движение — и они стали одним целым. Юноша коротко вскрикнул, его глаза расширились. Это новое ощущение было очень ярким и, в то же время, оно почему-то пугало его.
Их нагие тела струились в плавных, упругих изгибах, словно вода. Вайми сливался с любимой — один взгляд… одно удовольствие… и одна радость, что выше удовольствия. Её грациозное тело скользило вверх-вниз с едва заметной быстротой и Вайми почти умирал, содрогаясь от невыносимого наслаждения, весь мокрый, задыхающийся, смеющийся. Её ногти метались по нему, рассыпая искры вкусной боли из сосков и других чутких мест и всё ярче разжигая его внутренний огонь. Серьезное лицо Лины стало сосредоточенным и отрешённым, пухлые, четко очерченные губы приоткрыты…
Стремительный взлет чувств Вайми вибрировал уже где-то на самой границе реальности и небытия. Он замер, перестав дышать. Бешено-быстрые, яростные движения Лины превращали его удовольствие в нечто невыносимое. Потом произошёл мгновенный, беззвучный, ослепительный взрыв, едва не отбросивший девушку в озерко — столь резкой оказалась судорога.
Все мускулы Вайми обратились в размазанный дрожью камень, кожа вдруг стала горячей. Сильный, уже не томный жар волнами исходил от неё — не ласковый, манящий жар нагой плоти, а беспощадный жар открытой топки. Его рот приоткрылся, зрачки расширились, как самой темной ночью, перед рассветом, превратив радужку в узенькую мерцающую полоску. Реальность для Вайми исчезла; осталось лишь дикое, уносящее его, как пылинку, наслаждение… и свет. Весь океан света сжался в одно ослепительное солнце в его животе, его огненно-белые лучи пронзали каждую клеточку его нагого тела… а где-то за его крестцом родилось совершенно новое ощущение, незнакомое и невыносимо сильное — словно там, внутри, бесконечно приятно скользит гладкий, теплый, искрящийся мех. В какой-то миг Вайми даже перестал себя ощущать. Он чувствовал, что умирает, но это уже не пугало его. Был только свет — белый, мгновенный, беззвучный, бесконечно яркий взрыв. И вдруг он очень резко ощутил всё, что окружает его — не только здесь, но и дальше, бесконечно дальше… огромные города, где жили вовсе не люди, бесконечные лабиринты из песчаных полузатопленных ущелий и неправдоподобно острых скал, исполинские — в четверть горизонта — луны, нет, целые миры… Он увидел сразу миллионы слоев Реальности, уходящих куда-то в бесконечность — и его мир рассыпался, словно разбитый калейдоскоп.
Затем ресницы Вайми опустились, прикрыв громадные глаза, смотревшие мимо этого мира. Какое-то время его нигде не было. Потом он очнулся, жадно хватая ртом воздух, испуганный и потрясенный — он целую вечность умирал от удовольствия, и умер, наконец, став на бесконечный миг всем сразу, и теперь возродился. Его бока ходили ходуном, голова кружилась, в ней метались остатки ослепительно яркой яви, так непохожей на этот вернувшийся сон. Сил и желания в нем не осталось и следа. Он лежал, как валун, не умея и не желая шевелится, и ему было очень тепло и хорошо. Он словно проснулся — и вся жизнь до этого пробуждения казалась Вайми сном.
Лина целовала его, беспомощного, везде, пока он не сжался, весь в жарком мареве счастливого стыда. Девушка тихо рассмеялась и вдруг легко, одним движением вскочила, разглядывая что-то, невидимое юноше. Рыжие лучи взошедшего солнца скользили по её коже, напряженное тело вытянулось струной. Вайми бездумно любовался ей, пока она не повернулась и не села совсем рядом с ним.
— Ты в порядке? — спросила она.
Вайми кивнул. Он до сих пор не мог опомниться — что, впрочем, не удивляло его. Этот неистовый взрыв ощущений буквально разнес Реальность на куски — и он не мог забыть такого впечатления.
— А… что ты видел?
— Сложно объяснить, — он помолчал, не зная, как выразить свои чувства. — Это… получилось.
— Я знаю, — тихо сказала Лина. — Расскажи мне.
Он удивленно смотрел на неё, но его подруга, знакомая с самых первых лет, уже не была такой, как раньше. В ней появилось что-то новое — она стала его любимой, знакомой до самой глубины. Внезапно он понял, что Лина видит его таким же, — и, поняв, дико смутился. В нём жило много такого, что он не мог открыть ей, но раньше Вайми не стыдился плохих мыслей, и пробудившийся стыд стал настоящим чудом. Ему вдруг захотелось стать лучше, чем он есть — ради неё и ради себя тоже. Недавно он злился на неё, потому что она не дала овладеть собой сразу. Но она оказалась права… как всегда, почему-то.