Она прошла в спальню и стала собирать чемодан. Не в пример кабинету, эта комната смахивала на интерьер морозильника. Белые стены и потолок, односпальная кровать посередине, голая лампочка, никакого убранства. В этой комнате она не спала, а уступала своей нарколепсии.
Она положила в чемодан, поверх детективного романа и рядом со своими лекарствами, тетрадь и ручку.
– Сказано же – никакой работы.
– Это не работа, это дневник. Точнее, тетрадь воспоминаний и снов. Идея моего невролога.
– Ты уже воплощаешь свои кошмары в фотографиях. Зачем еще и записывать их?
– Я тебе потом объясню…
Ив вздохнул:
– Твоя нарколепсия? Но ведь лечение дает результаты, разве нет?
– Давало десять лет. Мне еще хочется спать два-три раза в день, катаплексии случаются все реже, но… с недавних пор появились новые довольно тревожные симптомы. Наверно, придется скорректировать прием лекарств, дозы, молекулы.
Катаплексии были одним из главных симптомов ее нарколепсии. Они не имели ничего общего с желанием спать и проявлялись мгновенной потерей мышечного тонуса в любой момент дня и без потери сознания. Абигэль могла оживленно с кем-то беседовать – и в следующую секунду оказаться на полу, не в состоянии шевельнуться несколько минут. Хорошо хоть не в отключке. Это периодически возникало от любой ее сильной эмоции – радости, печали. Поэтому она избегала водить машину – особенно когда была с Леа – и пользовалась общественным транспортом, в основном автобусом и такси.
Из-за этих катаплексий детство ее было адом. В тринадцать лет она камнем пошла ко дну в море. Остановка сердца, выгибающееся под электрошоками маленькое тело, реанимация на пороге смерти. В пятнадцать в результате падения с велосипеда стальная трубка руля врезалась ей в горло, на два пальца левее гортани. В девятнадцать – перелом коленной чашечки. Необратимый. Падения, аварии, раны. Ее тело – спина, лодыжки, локти – излагало историю ее болезни в шрамах, переломах, металлических пластинах. В школьные годы к ней так и липли клички: Самоделкин, Франкенштейн, Мисс Пазл.
К счастью, с лечением и новыми исследованиями по нарколепсии ее катаплексии стали реже, падения почти прекратились, с девятнадцати лет Абигэль смогла жить более или менее нормальной жизнью, учиться в Лилле, получить дипломы и в одиночку растить дочь. Леа родилась от ночной забавы с сокурсником, который не пожелал признать ребенка. Абигэль любила дочку. Леа… Ее вызов, лекарство, плод ее битвы, ее гнева. Кукиш нарколепсии.
Отец с дочерью присоединились к Леа в кухне, где та пила молоко. Они загрузили чемоданы в багажник черного седана, дрожа от лютого холода. В последний момент Леа убежала в дом и вернулась с потрепанным плюшевым черным котенком. С этой любимой игрушкой, подаренной ей матерью, когда она родилась, девочка никогда не расставалась, хотя теперь, на пороге отрочества, почти стыдилась ее. В такие моменты Абигэль успокаивала себя: дочь – ее большая Леа, стремившаяся поскорее вырасти, – оставалась ребенком.
Леа открыла замок своего розового в цветочках чемодана, сунула игрушку внутрь и заперла. Ключик она спрятала в карман.
– Ох уж эти подростки с их культом тайн, – улыбнулась Абигэль. – Думаешь, у тебя что-нибудь украдут?
Леа скорчила гримаску, поддразнивая ее, и села в машину. Абигэль надеялась, что этот уик-энд сблизит их с дочерью. Этот мерзавец Фредди хуже любовника. Она села рядом с отцом, который уже включил зажигание.
– У тебя левая передняя фара не работает.
– Ты скажешь своим коллегам-жандармам, чтобы арестовали меня за это?
Ив пытался шутить, но юмор таможенника сводился к анекдотам, над которыми смеялись только другие таможенники. Абигэль повернулась к дочери:
– Пристегни ремень, Жемчужинка Любви, милая.
Леа пристроила подушку между своей головой и дверью и поморщилась.
– Что это за «Жемчужинка Любви»?
– Это только наше имечко… Она терпеть не может, когда я называю ее так, и обижается. Влюбленный подросток, да и только.
Ив обернулся:
– Это правда?
– Чушь, – буркнула Леа. – Она сама не знает, что несет, как всегда.
Ив включил обогрев на полную мощность и тронулся. По дороге он открыл термос с горячим кофе, налил в пластиковый стаканчик и протянул его дочери:
– На, выпей капельку, согреешься. Ну и холодина…
Абигэль взяла стаканчик и посмотрела на отца:
– Что происходит, папа? С ума сойти, до чего ты изменился. Похудел, выглядишь усталым.
– Все в порядке.
– Почему ты ушел в отставку?
– А почему ты спрашиваешь меня об этом сейчас?
– Потому что раньше не было возможности.