Двери покорно отворялись передо мной, показывая тех, кто когда-то обрёл своё место и дом в моём сердце. Будь на то сердечная старушка Микото, от которой пахло теплом и столовым мылом, или ворчливый Санеми, кряхтящий на всё, что хоть как-то «неправильно» попадалось ему под руку. Я плакала от счастья, громко хохотала и топала ножками, отыскав во всём, что происходило вокруг меня, детскую дворовую забаву. Загадки, хороводом окружившие меня, как девушки в празднества костёр, томили таинством и разжигали беззаботный интерес. Хотелось больше плясок и пёстрых эмоций, которых так не хватало в тусклом мире по ту сторону грёз. Сновидения позволяли проживать тысячу и одну жизнь, открыв передо мной пути к безграничным возможностям и приключениям. Поэтому я и не заметила, как медленно и бесповоротно отдала предпочтение сказочным снам, в которых жилось проще и случались яркие события намного чаще.
Как сейчас помню, я отворила чёрную дверь, сверкающую глянцем, и меня моментально затянуло в обстановку злополучного гетто и бескрайней разрухи. Всё воссоздалось из пепла через призму старого кинематографа, с содроганием романтизированное до мелочей. Я с восторгом вдыхала запах сырости и алкоголя, тянущийся между потными и разгорячёнными телами. Жизнь, бурлящая в этом маленьком мире, казалась чуждой и далёкой, и этим она меня и приманивала к себе.
Я чистосердечно удивилась, когда в эпицентре хаоса и жизни обнаружила бойкую птицу, пылающую страстным пламенем, в которой узнала юную Микото. Молодая версия душевной старушки отличалась буйным и ярким характером, выразительно грубила и не скупилась на красноречивые ответы. Она сияла и привлекала к себе всё внимание, наслаждаясь заветной славой, и я невольно пала под её чары, затерявшись в одурманенной толпе. Проснувшись, я громко шутила, нет ли у причудливой старушки татуировки в форме дракона? В грёзах у молодой Микото пёстрыми красками тянулся по бедру огненный, мистический зверь. Он был настолько ярким, что, казалось, мог в любой момент ожить и возвыситься в небо. Не заметить его было сложно. Каким было моё удивление, когда Микото, сконфуженно издав громкие вздохи, призналась, что татуировка была — на правом бедре. Неужто она ранее мне об этом рассказывала?
Когда мне снился Санеми, я ни разу не удивилась, потому что ребёнок не изменял своим колючим принципам: громко ворчал и выразительно сердился. Иногда он затихал, словно сам от себя уставал, но потом вновь возвращался к фырчанью. Страдали от его дурного нрава все: случайные камни, попавшиеся под ноги, столбы, колючие кусты и редкие прохожие. Я же поневоле притёрлась к непростому характеру мальчишки и приняла простейший факт — кактус всегда был недоволен. Изменить ход таких вещей было неподвластно даже божествам.
С Кёджуро всё самое сокровенное рвалось на свободу.
Двери, ведущие к его сердцу, открывали самые живописные и неизведанные пейзажи, согревающие так же сильно, как и ясная улыбка мужчины, от которой душа заливалась до краёв нежностью. Уверенной походкой Кёджуро неизменно шагал вперёд, устремив свой яркий взор в сторону нескончаемого горизонта. Едва поспевая за ним, я улыбалась с наивной простотой и чистой радостью, чувствуя потребность горячо заобнимать суетливого спутника. Желание прижаться к нему беспричинно восклицало во мне, и это единственное, что портило сладостные минуты молчаливого умиротворения.
Когда я смотрела на Кёджуро, то неосознанно начинала дышать чаще, глупее и громче смеяться, почему-то усиленно до красноты тереть ладони и бормотать несусветную чушь. Каждый раз, когда была рядом с ним, во мне просыпались странные волнения, которые я никогда не испытывала. Я не могла дать отчёт своим чувствам, но была уверена, что это нечто важное, о чём нельзя так легко и просто забыть. Интересно, разрывалось бы сердце мужчины от огня, если бы он узнал, как звучали мои загадочные чувства? От Кёджуро веяло мирной мелодией, походящей на затихающий дождь поздней ночью, и мне хотелось узнать, каким бы стало его настроение, если бы я потревожила его.
Другой вид сновидений позволял мне чувствовать тепло чужих прикосновений и быть услышанной. Такие грёзы баловали меня своим радушием, как сладкоежку порцией свежих блинчиков с малиновым джемом. Но, как бы я ни хотела быть в добрых и ярких грёзах чаще, они были холодны ко мне. Зато радушно тянулись тощие лапы их уродливого близнеца, окутанного холодом осенней ночи и зловещей тайной. Эти грёзы безжалостно хлестали ледяным ветром по моим щекам, обнажали клыки и сталкивали меня лицом к лицу с недружелюбными, загадочными существами, с которыми ещё предстояло познакомиться чуть ближе.