Часть 4 «Недобрые обитатели»
Сегодня я поняла, что не все сновидения добры ко мне.
Нестерпимо дико пульсировала голова. Я вытянулась на земле подобно струнам, и мне сначала показалось, что всё тело окатило тысячей стеклянных осколков. Боль паразитом проникла под кожу и мерзко заскреблась длинными, когтистыми лапами. На глазах проступили слёзы, и я крепко стиснула зубы. Хотелось визжать, кричать и ругаться, но силы оставили меня. Скованная своими страданиями и вмиг побледневшая, я неподвижно лежала, прислушиваясь к своим чувствам. Лёгкие горели, дыхание сбивалось, разгорячённые вздохи срывались с неимоверным трудом. В те минуты казалось, что весь мир яростно ненавидел меня, а я столь же яростно ненавидела его в ответ.
Когда боль отступила, а разум прояснился, первое, что я ощутила — пронизывающий до костей холод голой земли. Второе — стук собственных зубов, отдающийся в голове глухим эхом. Тело всё ещё било мелкой дрожью, на лбу блестела испарина, вся одежда вымокла в поту и холодом прилипла к влажной коже, как и растрепавшиеся вихрем волосы. Я ещё какое-то время лежала, скрючившись, как ржавый гвоздь в досках, и приобняв себя за плечи. А потом, сипло дыша, долго, мучительно долго, заваливалась со спины на бок. Я была похожа на жалкую, дряхлую старуху, у которой жизненных сил было с горстку риса в детской ладони. Облизнув шершавые, посиневшие губы, приложила немало усилий, чтобы приподняться на локтях, а после — принять стоячее положение. Меня шатало во все стороны, как безобразную пьяницу. Земля была повсюду: в моих волосах, на лице, одежде, даже под ногтями. Не удивительно, ведь я змеёй тянулась по ней.
Я неспешно пришла в себя и осторожно оглянулась по сторонам. Очередной, но уже нерадушный сон, без тепла принявший в свои объятия. Отчего же так больно? До сего времени единственное, что могло доставить дискомфорт — дуновение колючего ветра. И не было понятно — то ли смеяться в лицо новым ощущениям, то ли проклинать и плакать. Я уныло качнула головой, видя куда более отчётливо, чем в момент мучений. Земля была сухой, неживой, проплешинами покрытая жухлой травой, которая тянулась до горизонта уродливым, грязным покровом. И только старая хижина выбивалась из тошнотворного однообразия пейзажа: крыша прохудилась, доски местами сгнили и почернели, окна помутнели и потемнели от грязи. Было понятно, что здесь давно никто не жил. Это место было пропитано тоской и одиночеством, из-за чего дышалось намного тяжелее.
Ветер вмиг смолк, стало тихо, очень тихо, казалось, что самым громким источником звука стало собственное дыхание. И было в этой тишине что-то угрожающее и зловещее, предостерегающее перед большой бедой. Липкими лапами страх закрался в сердце, и я всей кожей ощутила, как мне не нравилось здесь. Тишина звенела, обволакивая с ног до головы, поэтому чей-то голос, который мог показаться приглушенным и тихим, прозвучал слишком громко.
— Мэй, — позвала меня старушка Микото, и я больше удивилась, чем испугалась. Прислушавшись, я нервно покрутила головой по сторонам, выискивая источник звука. Наконец, мой взгляд остановился на хижине. Будто почувствовав моё внимание, голос вновь зашелестел. — Милая, пожалуйста, помоги мне.
Ладони вспотели от напряжения, и я уже хотела сделать шаг навстречу голосу, но вовремя остановилась. В сердце начало закрадываться сомнение, а тело вновь пробило мелкой дрожью, но уже не от боли.
— Бабушка Микото? — сказала я сипло.
— Мэй, открой дверь, — вновь заговорила Микото, прогремев властно и требовательно, несвойственно для пожилой соседки. — Я не могу больше ждать. — И всё вокруг вмиг сделалось безмерно пугающим и жутким. — Пожалуйста, родная, помоги мне, — нестерпимо добавила, вмиг смягчившись, но на меня это не подействовало.
Я громко сглотнула ком в горле, сразу всё осознав, и сердце моё похолодело от ужаса. По ту сторону двери, в хижине, явно сидела не старушка Микото, и это пугало меня больше всего на свете. Нечто пыталось соблазнить меня, заставить отворить дверь и выпустить на свободу. Но что со мной будет, когда я покорно исполню прихоть?