Путешествие не было неожиданностью. Раевскому много рассказывали про старика, что должен был стать маршалом, но произошла какая-то загадочная история, и он очутился в отставке среди кустов малины и чёрной смородины. И вот теперь дед-прадед сорок лет сидит, как медведь в своей берлоге, на даче в Посёлке генералов. Никуда не выезжает и, кажется, всё время переигрывает проигранные сражения. Или, может, затевает новые.
Жил он там один, вернее, с бывшим адъютантом. Но самое неприятное, что маленький Раевский хорошо представлял себе разговор с генералом. Старик будет оценивать его и обязательно спросит, когда он пойдёт в армию. И тут нужно ему сказать, что пойду, но офицером. После училища… Нет, он не поверит, после военной кафедры. Если у него хорошее чутье, то всё равно не поверит, конечно. Старик будет бояться, что его военную семью разбавит непонятный шпак (Раевский вычитал это слово в какой-то книге). И не сказать, что он не прав: с одной стороны, пять или семь поколений военных, а с другой – какой-то одноклассник, который хочет заниматься астрономией. Да не важно чем, он пока не придумал, до поступления ещё год.
Поэтому он оттягивал визит, вернее, смотрины.
Но для Ани прадед значил слишком много, и сколько верёвочке ни виться, она привела их на пустую платформу, с дрожащим маревом над разогретым асфальтом.
Но всё было не так страшно. Судя по всему, старик был человеком интересным. Косил под Суворова, время от времени изрекая какие-то афоризмы. Раевский представлял себе, как старый генерал стучит ложкой по столу и кричит, что есть только два источника неудач: праздность и суеверие – и только две причины успеха: работа и ум.
Потомки думали, что он будет писать мемуары, но никто так и не увидел ни одной страницы. Аня рассказывала Раевскому, что старик до последнего работал в саду, но сейчас его просто вывозили туда на коляске, подаренной каким-то побеждённым им в прошлом веке генералом.
Теперь её прадед уже ничего не значил в высших кругах, но молодые генералы навещали его, будто принося дары древнему богу предков.
Раевский предварительно посмотрел о нём статью в энциклопедии. Лицо Аниного предка не выражало ничего, да и на странице проступало в памяти смутно, как на выцветшей фотографии в серванте.
Раевский тогда отметил, что легче различает этих генералов по орденам и звёздам на груди, чем по лицам.
А вот для Ани это был главный человек, часть её детства. Девочку привезли на генеральскую дачу совсем крохотной, и она помнила только прохладу внутри дома, карты с синими и красными стрелами и саблю на стене. Тогда она потянулась к сабле с наградной табличкой, чем привела предка в восторг. Для него действительно было важно наследование, и то, что сын сгорел в танке, было скорбной, но необходимой издержкой профессии. А когда правнучка, гукая, стала трогать саблю за рукоять, он казался абсолютно счастливым.
Сообщением с внешним миром ведал адъютант, тоже превратившийся в старика. Разница была в том, что адъютант ходил сам, а его начальство превратилось в моторизованную инфантерию.
Старик-адъютант не поговорил с Аней по телефону, это действо называлось не так. Он принял телефонограмму, и было слышно, как он старательно записывает что-то в журнал. Наверняка там был какой-то журнал для таких сообщений.
И теперь они брели, плавясь на солнце, по дачной улице. Безалаберная ограда Посёлка инженеров сменилась пафосным забором актёрских дач, и наконец перед ними оказался мощный забор. Забор был похож на часть танка, завязшего в кустах. Настоящий забор из бетонных плит, покрашенный масляной краской в зелёный цвет.
Дачи тут давали сразу после войны и только тем, кто воевал в этих местах. Участки были огромные, как футбольные поля, и, наверное, начальство думало, что генералы будут на этих полях сажать огурцы, не проявляя излишней самостоятельности в отставной жизни.
Вход был величественен и ничем не отличался от контрольно-пропускного пункта военной части.
Сторож, впрочем, был штатский (или переодетый), с хорошей памятью на лица, а может, просто предупреждённый адъютантом.
Подростки показали паспорта (охранник нашёл их в списке) и прошли через турникет на территорию. Генеральский Посёлок был так же мрачен и неприветлив, как и его оборонительный периметр. Внутренние заборы, хоть и были размером меньше внешнего, не давали никакой возможности подсмотреть жизнь хозяев. Раевский обнаружил, что улица, по которой они движутся, называется скромно – проспект Маршала Жукова, но чем дальше от входа, тем чаще им стали попадаться старинные покосившиеся дома с огромным количеством пристроек, деревянной резьбой под крышей и потерявшими цвет наличниками. Они стояли среди новых домов, будто старики, незваными гостями приехавшие на праздник разбогатевших детей.