Здесь, в районе сорок восьмой, «Спринт» работать отказывался, поэтому Киту не оставалось ничего другого как, морщась от тошнотворного запаха, исходящего от трубки, быстро пролистать записную книжку, в надежде найти что — нибудь интересное. Но ничего интересного не находилось. Имена, фамилии… фамилии, имена… Все эти Томы, Эшли, Роджерсы, Свены и прочие ни о чем Киту не говорили. Он все быстрее и быстрее пролистывал список, просто так, от нечего делать, не в силах бросить начатое бесполезное и монотонное дело, чем вообще частенько страдают множество людей.
Долистав до тридцать шестого номера, он остановился. Стал медленно возвращаться по списку назад.
Ну да, вот он — номер двадцать девять.
Джессика.
Просто «Джессика» и все; и номер.
Конечно, любой нормальный человек сразу подумал бы: «Фу, да мало ли в городе Джессик!». Но не Кит сейчас. За последние сутки уже случилась пара невозможных совпадений, чтобы он мог просто так игнорировать еще одно.
Дав Робу двадцать минут, он поднялся и двинулся, под неутихающим дождем, через заросли сирени, в обход автостоянки, в сторону сорок третьей.
Сорок третья и прилегающие к ней сорок пятая и пятьдесят седьмая всегда были злачным местом. Еще до эпохи снука здесь верховодила группировка, торгующая наркотой. Здесь собирались проститутки и проституты, отмороженная молодежь и наркоманы, здесь была куча подпольных казино и неприметных магазинчиков, которые под невинными вывесками скупали и перепродавали краденое.
Сейчас сорок третья представляла и вовсе мрачное зрелище. По тротуарам, между домов, чьи стены еще хранили следы прошлой жизни — граффити, похабные надписи и рисунки — не боясь редких одиноких прохожих, шныряли крысы. От мокрой земли поднимался тяжелый смрад, издаваемый нечистотами и валяющимися тут и там полусгнившими трупами. Кажется, труповозки сюда вообще не заглядывали; недаром отсюда, с шестнадцатого квартала, начиналась эпидемия чумы, выкосившая половину левобережных районов.
На сорок третьей давно не жили нормальные люди, а гуимов в этих трущобах и подавно не было — те, которых до сих пор не убили, торопились убраться отсюда, если в них хоть сколько — нибудь еще теплился разум. Взамен приходили в опустевшие, населенные только крысами, дома самые последние отбросы больного общества — преступники, находящиеся в розыске, бродяги, потерявшие всё, всякого рода изгои, психи и уроды, от которых отказался даже восьмой район, хотя он — то всегда был относительно терпим к самым отвратительным людским недостаткам. Появляться на сорок третьей было опасно в любое время, а особенно гуимам и полицейским, потому что именно эти две категории живых существ были здесь ненавидимы больше всего. И ни те, ни другие не появлялись здесь, будучи в хоть сколько — нибудь здравом рассудке. В общем, шестнадцатый квартал давно стал отдельным государством, со своим правительством, собственной армией, парламентом и сводом законов.
Кит был наслышан об этом месте, но никогда не подозревал, что все действительно может быть так запущено. И с дрожью думал о том, что шестнадцатый квартал — это лицо всего левобережья, каким оно неизбежно рано или поздно станет.
Страшно было представить восьмой район лет через пять — десять. К тому времени здесь не останется, наверное, ни одного здравомыслящего человека, а те редкие экземпляры, которые сумеют сохранить личность, будут прятаться по подвалам, подземным коммуникациям и в чахлых рощах пригорода, всё больше зверея от голода, страха и полной безнадюги. И только снукеры с деревянными улыбками будут разгуливать по загаженным и смрадным городским улицам, пока не передохнут. И тогда, возможно, те из людей кто уцелеет, кто сумеет пережить этот апокалипсис, начнут потихоньку возвращаться в город, обживать его… Хотя, нет, вряд ли. Зачем им это? Лучше они найдут себе новое место. А этот ужасный умерший город останется валяться на земле дохлым черным пауком, и будет источать зловоние и ужас еще полсотни лет, пока трупы не сгниют, улицы не зарастут кустами и травами, дома не обратятся в руины… И где — то в этом мертвом городе, на одной из его тихих улиц, будут валяться и его, Кита, останки. Время и черви сотрут с его лица идиотскую улыбку гуимплена, и только ветер будет посвистывать в ребрах да голуби станут изредка отдыхать на желтом черепе…