Настя раскрыла „Вопросы философии“ на том самом месте, которое довело до апогея замешательство Валерки: „Бехтерев в одной из своих работ описывает ситуацию, когда мать хотела девочку, а родила мальчика. Не в силах с этим смириться она стала воспитывать сына, как дочь, наряжала в платья, приучала играть с куклами, сводила в игре только с девочками и т. д. В результате ее сын полностью освоил женское поведение, включая ожидание мужской любви. Дальше достаточно было только подвернуться случаю (а он, как правило, всегда подвертывается), чтобы подросший юноша физически почувствовал себя девушкой, и вскоре вступил в гомосексуальную связь в роли женщины.“
Она снова подумала про бедного Валерку, женственного нимфета. А еще она догадалась, что бабочка, о которой писал Набоков, могла относиться к виду Нимфолид.
Наступило утро понедельника, дня тяжелого. На редакционной летучке Анастасии дали задание посетить финальный тур конкурса красоты „Мисс Столица“ и сделать первополосный материал. Она вписала „координаты“ конкурса в свой еженедельник красным фломастером, что значило: „Это обязательно!“ — и отправилась в институт.
Лекция была формально посвящена психологии творчества, но профессор, образчик непризнанного гения, пользуясь случаем, пытался изложить свою годами вынашиваемую концепцию. Он погружал слушателей в фантастический экскурс — в общество времен матриархата. И женщина, глава рода, была в этом обществе гормонителем. Но шли века, появился тип человека, отбрасывающего размеренный ход жизни. Приходил властитель, а с ним — и разделение труда, присвоение большей части добычи, войны, разрухи и голод. Период гармонии сменялся периодом разрушения… Профессор излагал материал, как Настасье казалось, в полном соответствии с известной работой полузабытого нынче Фридриха Энгельса „О происхождении семьи, частной собственности и государства“. Разница состояла лишь в том, что исследователь, используя разработанный им „метод диалектических самодвижущихся материальных систем“, делал вывод о чередовании эпох гормонителя с эпохами властителя на пути развития человечества.
— Ядерный взрыв в Хиросиме ознаменовал собой новую эру, — с пафосом произносил лектор, — он породил такое явление, которое можно назвать „овеществленным трудом особого рода“. Это явление с неизбежностью становится кануном новой эпохи гормонителя. Вспомните бесконфликтный матриархат человечества!
— Не будет никакой гармонии, — в игру вступил „возмутитель лекторского спокойствия“ Авдей Петропавлов.
— Чего — не будет? — поперхнулся лектор.
— Ну, матриархата, — объяснил Авдей и прибавил: — Гомосексуалисты все испортят.
Привычные к выходкам Петропавлова однокашники на сей раз все же рассмеялись.
Лекцию из курса „Литература древнего мира“, по иронии судьбы и по расписанию занятий последовавшую именно за „Психологией творчества“, читал именно гомосексуалист, пожилой, но тщательно следивший за собой джентльмен, тоже профессор. С самых первых его лекций Настю впечатляли две вещи: то, как тщательно красил преподаватель волосы под „вороново крыло“, и то, что он в своих речах старался вообще не упоминать женщин. Словно их и не существует в мире. Все проблемы мировой литературы профессор расклассифицировал по трем разделам: человек и природа, человек и красота и, наконец, человек и человек, что, очевидно, следовало понимать как мужчина и мужчина. Тем более что во многих языках понятия „мужчина“ и „человек“ обозначаются одним словом. Анастасия Филипповна не смогла согласиться с подобной классификацией, ибо считала, что вся история человечества, а с ней — и история литературы — это путь любви и страстей. Но преподаватель все равно вызывал у нее симпатию.