Евгений уловил ее восхищенный взгляд, адресованный растениям.
— Плющ голландский и пальма, между прочим, настоящая, — похвастался он. — Я хочу еще фикус завести. У моей бабушки были фикусы, и я их очень любил. Если подобрать для этих растений интерьеры, контексты, то они, на мой взгляд, окажутся очень современными. Большие листья, например, выгодно будут смотреться сквозь жалюзи.
Он поднял жалюзи на одном из окон, и Настя увидела, что стекла расписаны морозом и ледяные узоры такие же белые, как мебель в комнате. Чешуйки и дорожки переплетались, сходились и расходились, как санные следы.
— У вас очень уютно. — Она не льстила.
— Я рад, что вам нравится. Я, знаете ли, интеллигент в первом поколении. Так что со вкусом у меня иногда бывает туговато. Но я стараюсь не быть слишком гордым и при необходимости консультируюсь с людьми, которым доверяю.
— Завидная черта. — Настя вспомнила о гордыне, за которую Зевс покарал первых единых людей, разделив их на две половины.
Евгений помог ей снять шубу, упрятал ее вместе со своим пальто в один из стенных шкафов, а потом подошел к столу и нажал какую-то кнопку. Настя поняла спустя мгновение — включил селектор.
— Да, Евгений Константинович, слушаю вас.
— Наташа, пожалуйста, принесите нам с коллегой кофе и бутерброды.
— Хорошо.
Сеанс связи был окончен.
— Настя, вы не против такой моей самодеятельности?
— Нет, — она ответила искренне, потому что только теперь сообразила, что еще не завтракала.
— Отлично! Вы располагайтесь, а я пока проконтролирую кое-какие дела.
Она села в большое, обитое черной кожей кресло, а он стал куда-то звонить, интересоваться какими-то проектами, запросил некий каталог, поинтересовался насчет кирпича, потом заказал партию сантехнического оборудования.
Все он делал четко, быстро, можно сказать, стремительно. Настя невольно позавидовала его организованности.
Когда вошла длинноногая пышноволосая блондиночка, похожая на куклу Барби, президент уже успел завершить все, что задумал. Блондиночка резиново улыбалась и держала в руках белый поднос из французского небьющегося стекла, на котором стояли две белые же восьмигранные чашечки и четыре тарелочки — две белые, а две черные, того же геометрического стиля, что и чашечки. Анастасия с удовольствием заметила, что содержимое этой графичной посуды отнюдь не было таким же черно-белым.
В чашечках дымился ароматный кофе, по запаху нерастворимый. А на тарелочках лежали бутерброды с сырокопченой колбасой и сыром, сорт которого по внешнему виду определить Настя не решилась.
— Что, приступим? — спросил Евгений.
— Пожалуй. — Приятное раздражение уже охватило ее желудок.
— Попробуйте сыр. Это настоящий бельгийский „Чеддер“ — мой любимый.
Сыр и вправду оказался очень вкусным. Впрочем, сейчас Настя, наверное, с таким же удовольствием съела бы и „Российский“.
Когда трапеза была окончена, они снова закурили. Угощая сигаретой, Евгений извиняющимся тоном произнес:
— Простите, что завтракаем без вина. Но у меня еще столько дел сегодня. Нужно еще дозвониться до Чехии, а потом проехать по участкам, посмотреть, как идет строительство.
— Свой дом — это хорошо, — глубокомысленно заявила Настя.
— Безусловно. Я это только недавно понял. — Он глубокомысленно улыбнулся.
— Что же, сапожник ходит без сапог?
— В сапогах, как кот… Но я один живу. Так что дом для меня вроде бы и не нужен. — Он вздохнул, а потом улыбнулся чуть смущенно.
— „Плохо человеку, когда он один…“ — Настя продекламировала строку из стихотворения выдающегося футуриста.
— Нет, не плохо… Плохо, когда рядом с человеком не тот, кто ему необходим.
— Наверное…
— Настя, я не хочу лезть к вам в душу, но обстоятельства нашей сегодняшней встречи побуждают меня спросить: „Может быть, я чем-нибудь могу вам помочь?“
Этот вопрос застал ее врасплох. И недолго думая она выпалила:
— У меня сгорела квартира.
— Боже мой, когда?
— Как раз вечером того дня, когда мы с вами впервые встретились.
— И где же вы теперь живете?
— Меня „приютили“. В общежитии Литинститута. Я там учусь заочно.
— А родственники, мама?
— Родственников в Москве нет. Мама умерла, а отца я почти не помню. Он давно ушел из семьи… Вы… улыбаетесь? — поразилась она, заметив, что по лицу Евгения вдруг пробежало подобие улыбки.
— Нет, я не улыбаюсь, но, поймите меня правильно, я немножко рад, что оказался утром на вашем пути. Или вы на моем.