— А для меня важен только папа! — и Марлин. И, может, Кен. Но Мурасэ и Юкико не нужно было знать обо мне такое. — И вы только что сказали, что Совет лучше о нем позаботится!
— Ты одна из нас, что бы ты ни чувствовала. Ты — человек и Иная. Ты росла с этим, так что тоже понимаешь красоту разнообразия мира, и как он переменчив, как хафу здесь.
Нет, я не была такой же.
Кен подталкивал меня прибыть в Японию и принять баку в себе. Якобы я могла сразу же стать частью группы, семьи, которой мне не хватало. Те, Иные. Но я понимала, как наивна во многом была. Чем больше трещин в политике Иных выявлялось, тем сильнее мне казалось, что я не подходила ни Зеркалу, ни Совету. Я росла, веря, что я — человек. Понимание, о котором говорил Мурасэ, точно не включало «Я просто человек с психическим расстройством», которое я пережила.
— Я не говорю, что не попытаюсь помочь, но я не знаю насчет всего. Вы не можете просто отправить папу в Токио с Советом. Я не собираюсь с ним расставаться.
— Ты должна остаться здесь, — Мурасэ раздражался. Юкико ледяно посмотрела на него. Она поджала губы, намекая ему остыть.
Я не успела и попробовать объяснить клубок своих чувств, как в комнату прошел Кваскви с двумя пакетами с квадратными коробками. Я ни разу не видела, чтобы он так дулся.
— Кои, давай-ка разобьем этот холодильник с эскимо.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
— Что тебе так потрепало перья? — спросила я.
Пон-сума прошел в комнату, спокойный, как всегда, но решительно не смотрел на Кваскви. Тот бросил пакеты на столе. Я ощутила райский аромат чего-то жареного и маринованного.
— Мне надоела их пародия на гостеприимство, — рявкнул Кваскви. — Белый Клык дал мне ключи от гостевого домика. Давай поедим там, где все не пропитано долгом, честью и политикой.
Пон-сума покраснел? Нет. Кваскви попытался подкатить к нему, и его отшили? Другого повода я не видела. Но я не собиралась заглядывать синей сойке в клюв.
— Я не оставлю папу и Кена страдать.
Кваскви издал недовольный звук и вскинул руки, как делала мама из-за упрямого молчания папы в споре. Он обошел плавно стол, широко обогнул Юкико, а потом склонился и подхватил Кена под спину и ноги, поднял так легко, словно его высокое тело весило не больше плюшевого мишки.
— Осторожно!
— Он без сознания и не ощущает боли. Не переживай.
— Я не могу нести папу сама.
Юкико подняла руку. Мурасэ вздрогнул, но она опустила руку на мое плечо. Даже с барьером из хлопка холод распространился от моего плеча в грудь, на долгий миг замедлил биение моего сердца. Мурасэ кашлянул, разрушая чары.
— Юкико проследит, чтобы Хераи-сан отдыхал до того, как ты и Совет вернетесь утром.
Я склонилась над столом, и Юкико опустила руку. Я пробовала ее сон. Она защитит папу, потому что он мог помочь Черной Жемчужине. Мне нужно было убедиться в намерениях Мурасэ.
— Папу не беспокойте. Если хотите, чтобы я была на вашей стороне.
Мурасэ мрачно кивнул. Я опустилась возле папы, поправила полотенце на нем и проверила, что его подушка взбита.
Кваскви нетерпеливо цокнул языком и пошел к двери. Боясь, что он заденет ногами Кена дверную раму, я вскочила и вклинилась между рамой и парнями.
— А как же ужин? — сказала я на английском, и звуки казались резкими в моем рту после долгих разговоров на японском.
— Все уже в гостевой хижине.
— Мне стоит бояться, раз ты зовешь это хижиной?
Кваскви широко улыбнулся, показывая больше зубов, чем обычно. Я вышла за ним из главных дверей на дорожку, огибающую музей и ведущую в чащу высокой криптомерии, хвоя зловеще торчала в собирающихся сумерках. Японские буки дрожали и шуршали.
Гостевая хижина Зеркала была перекошенной. Это была традиционная коробка с балками из кедра и стенами из земли, крыша была покрыта мхом, и внутри явно были мыши и пауки.
— Серьезно?
— О, не все так плохо, — сказал Кваскви с широкой улыбкой.
Я поспешила к двери, помогла Кваскви пронести кицунэ внутрь. Мы оказались в генкане с шкафчиком для обуви и большой ступенькой, ведущей к большой комнате, пол был устлан татами. Кваскви стал укладывать Кена.
— Погоди, не там, — я сбросила обувь, запрыгнула на татами и поспешила к раздвижным дверям в дальнем конце, где явно скрывался шкаф. Бинго. Футоны с синим узором и мягкие одеяла были чистыми, приятно пахли и аккуратно лежали на полке. Я вытащила футон и расстелила его возле угольной печки в полу в центре комнаты.
— Прошу, скажи, что это не кухня, — сказала я.