— Я говорила не о подробном маршруте.
Кен шагнул ближе.
— Я знаю, в чем проблема. В отсутствии веры в свое сердце. Я знаю тебя, Пирс Кои Авеовео, — мое полное имя хриплым голосом заставило волоски встать дыбом на моих руках. — Твою верность, твою заботу. Ты боишься смерти. Ты ценишь людей, даже ледяных старух и драконов. Ты освободила Улликеми из его темницы, хоть это дорого тебе обошлось. Ты прощаешь, ты не сдаешься горечи и обвинениям, и твои намерения лишены жестокости и жадности. Это дало мне надежду. Для меня. Для Жемчужины.
— Не хочу прерывать твой достойный Оскара монолог, но патруль Тоджо вот-вот это сделает, — Кваскви спрыгнул с низкой ветки возле Юкико. Она кивнула, когда он широко ей улыбнулся. Он кивнул Кену. — Могуче выглядишь, Лазарь.
Кен использовал мое временное смятение, чтобы подтолкнуть меня между лопаток к тропе.
— И ты, Брут? — сказала я Кваскви. Он поднял руки, сдаваясь.
— Эй, я просто подслушивал. Я не связан с планами эмо-парня.
— Не время для твоих шуток, Сиваш Тийе, — мрачно сказал Кен.
Юкико поплыла за Кеном, не переживая из-за пополнения в команде.
— Так ты не знал об этом? — я махнула в сторону Кена.
— Я просто следую за течением, — сказал Кваскви. — Я защищаю свое имущество, — он сжал плечо Кена. — Молодец, обманул хитреца.
— Это не твой бой, — сухо сказал Кен, но продолжал вести нас, шагая спешно с тростью.
— Я — посредник, — Кваскви показал еще больше зубов. — И мне любопытно. Я не могу представить, как все сложится так, чтобы Тоджо не поджарил вас.
Если бы только голова перестала болеть. Было сложно думать, собрать все, что я хотела обсудить с Кеном до того, как отправлюсь с ним к Черной Жемчужине.
В сердце я знала с первого прикосновения к ней, что не смогу оставить драконшу тут, для Тоджо и Кавано. Она была пленницей, страдала. Это было во многом неправильно, и я не могла оставить ее, не попробовав помочь. Поэтому я не смогла игнорировать дикую боль Улликеми. Но хватит ли мне сил? Кен думал, что да.
Мама тоже звала меня сильной раньше, чем я в это поверила. Когда она пыталась сказать мне, что больницу можно было покинуть, сбежать от ее снов умирающего. Она не могла сесть, но я сунула под ее голову красную подушку Капитана Адриамицина, которую Марлин сшила для нее, чтобы она могла смотреть от меня, не двигая шеей.
— Знаешь, почему я назвала тебя Кои? — сказала она. — Потому что ты всегда была крепкой, сильной, даже когда была всего кэйки. И я хочу, чтобы ты это помнила, когда тяжело, — голос мамы дрогнул. Она закашлялась, и я взяла графин с водой со столика и осторожно подвинула соломинку к ее губам, воспаленным от язв во рту, хоть медсестры давали ей Биотен.
Она сглотнула с такой болью, что мое горло сдавило.
— Кои могут жить на любом континенте, почти при всех температурах. Выживают даже в грязной воде. И это ты получила, да? — я посмотрела в окно, где медсестры в своей раздражающей форме в цветочек спешили туда-сюда по коридору. — Грязная вода, — повторила мама.
— Все хорошо, — я опустила рукав, чтобы взять ее за руку.
Она вяло отбила мои пальцы в свитере.
— Будь осторожна, когда весь день проводишь с теми, кто у дна озера.
Я не понимала тогда, думала, что она снова говорит о своей морской биологии. Но она умалчивала о монстре в комнате: снах у папы и меня.
А потом Мангасар Хайк разбил мой осторожный мир отрицания и схватил Марлин, чтобы заставить меня помочь ему использовать силу Улликеми, чтобы путать воспоминания людей. Я вернула Марлин и отпустила Улликеми с помощью Кена. Теперь я верила в свои силы. Но эта сила была с нитями, которые мама вряд ли назвала бы хорошими.
Мой голод баку почти осушил друга Кваскви, ледяную старуху Дзунукву, чуть не лишил ее жизни. Поток энергии, который я получала от пожирания сна бодрствующих Иных, был восхитительным и ужасающим. Папа решил перестать есть сны годами и рискнул жить в тумане, чтобы не сдаться голоду с Черной Жемчужиной. Как там говорил Ницше? «Любой, кто борется с монстрами, должен позаботиться, чтобы в процессе он сам не стал монстром».
Я поежилась, желая, чтобы со мной был мой кардиган или та тряпка вместо одеяла. Кен и Юкико сосредоточенно шагали вперед, пронзая меня взглядом с решимостью.
Почему я думала, что Япония поможет мне понять части баку в себе, когда папа убежал от Кавано и Совета десятки лет назад?