Хватит убегать. Теперь это будет моим девизом. Я больше не буду прятаться в квартире. Я не буду полагаться на Марлин для связи с обществом. Я была связана с Иными, не могла вернуться к обычной жизни. Я должна была разобраться в этом. Я не знала только, какой буду, когда окажусь на другой стороне.
Мы сошли с деревянной тропы на гравий. Слышался хруст всех ног, кроме Юкико, и звук был громким, несмотря на хор сверчков в высокой траве.
Беспокойство бегало по моей спине кусачими муравьями, энергия от съеденного сна Кена шумела во мне, как эксперимент Марлин в восьмом классе с добавлением мятной конфеты в колу.
Мне нужно было что-то сделать.
В тени в дальнем конце под буками пристроился традиционный склад с изогнутой крышей с черепицей. Темное окно выглядывало как глаз.
Все просмотренные фильмы ужасов говорили мне, что туда идти я не хотела, но Кен решительно зашел за угол, и я с неохотой следовала за ним, надеясь, что пауки были самым страшным, что водилось там.
На другой стороне склада была удивительно современная металлическая раздвижная дверь. Кен и Кваскви медленно подняли ее, чтобы не было шума, и стало видно милейший грузовичок. Он был накрыт зеленым брезентом сверху, а внизу был желтым с рисунком удивленной панды с большими глазами и яркими иероглифами хираганы «Компания перевозчиков Сакаи».
— Садись с пассажирской стороны, — сказал Кен.
— Ты поведешь с такой ногой? — сказал Кваскви. Он с тревогой переглянулся с Юкико. — Мы встретим вас у могилы Христа.
Они ушли в тени буков. Вспышка белизны Юкико вдруг пропала в теплой тьме. Стая соек полетела зловещим тихим облаком с вершины дерева и направилась на восток к полоске розового на горизонте. Близилось утро. Кен открыл дверцу со стороны водителя.
— Прошу, Кои, — сказал он на английском. Уступка. — Я не хотел, чтобы все так сложилось. Я о многом сожалею, но я не сожалею о том, что ты тут.
Горло сдавило от злости, и поток горячих слов об иллюзии, матери и о том, о чем он мог сожалеть подступал, но я уже шла к грузовику. Он сел в машину, я устроилась на пассажирском сидении. Я не стала пристегиваться, собрала всю силу от его съеденного сна и ударила Кена по лицу наотмашь.
Его голова с приятным треском ударилась об окно с его стороны, красный след моей ладони был как ожог среди синяков.
«Это моя сила, мое чистое сердце, гаденыш».
— Я сожалею, что я тут.
Кен сел прямее, опустил голову, шумно дыша, сжимая руль так сильно, что костяшки побелели. Он страдал.
«Что я делаю?».
Часть меня радовалась. Радовалась, что моя сила больше, но разумная часть меня шептала, что я становлюсь монстром. Вот только ее заглушала эта радость. Пусть ощущает боль. Кен сделал воду мутной, по его вине мы дошли до этого. Я защищалась.
Без слов он завел машину, мы медленно поехали.
Двигатель и открытые окна, к счастью, мешали говорить. Пощечина выпустила накопленную от пожирания снов энергию, но пустое место заняло похмелье. От пожирания снов Иных я становилась нервной, это было как ПМС на стероидах. Стоило помнить об этом.
Желудок сообщил, что голодный, и горло ощущалось сухим, зудело, словно я заболела. Мы подпрыгивали по пути к могиле Иисуса, я вытащила телефон и читала сообщения Марлин. Она была уже не такая истеричная после того, как я рассказала ей, что у папы были просветления. Она прислала фотографию прописанных папе препаратов на ее кухонном столе. Знакомая скатерть с узором из ананасов и листьев пальмы заставила мое сердце дрогнуть. Я скучала по ее теплым указаниям, но при этом была рада, что ее тут нет. Хоть одной тревогой меньше.
Боже, папа не принимал таблетки больше суток. Они были в багаже в Токио. Но было ли это важно? Холодная магия Юкико работала лучше западной медицины, отгоняя туман из-за отказа от пожирания снов.
Машина остановилась. Мы приехали. Кен выключил двигатель у бетонной дорожки, ведущей с холмам с травой.
— Нет, — он шумно сглотнул. — Если ты боишься…
— Рой себе яму дальше, — прервала его я. А потом сделала голос не таким резким и посмотрела в лобовое стекло. — Не надо со мной нянчиться. Не делай вид, что ты не поэтому был со мной в Портлэнде. Это оскорбительно, — Кен потянулся к моей руке, и я отдернула ее, прижала к груди. — Что такое? Никаких прикосновений.
— Я так много хочу…
«Ему нужно научиться заканчивать».
— Я понимаю. Мы приехали освободить Черную Жемчужину до того, как нас остановит Совет. Мне не нравится, как со мной тут обходятся, но выбор правильный. Тоджо жуткий. Но, несмотря на похищение, мне нравятся Мидори и Бен.