— Это хорошо, — Кен скрестил руки на груди. Может, сознательно подражал моей позе, или это был психологический ход. Он хотя бы не использовал иллюзию кицунэ, делая свое лицо милее. — Так ты попробуешь?
— Да, попробую. Но не пойми превратно. Я делаю это не для тебя.
— Знаю, — прошептал он на японском. — Но это не мешает мне желать… быть возле тебя или любить то, что ты всегда помогаешь. Не важно, что случится, я хотел, чтобы ты знала это.
— О, нет, — я открыла дверцу и вышла из машины. Он не должен был говорить слово на Л. Не кошерно. Пора было заняться делом, с Кеном разобраться я смогу и позже.
Юкико бездвижно стояла у горки с большим крестом, десяток соек сидел на балке креста над ней. Она кивнула, я перебралась через белую ограду, и она подплыла и опустила ладонь на мою грудь, вдруг остановив меня.
— Что?
Ледяные глаза поймали мой взгляд, и ледяное внимание тут же успокоило боль в моей голове. Прохладное дыхание обвило мою шею и руки. Казалось, мое тело и душу проверяют. Я не хотела рисковать контактом к коже, так что ждала. Она приподняла бровь и склонила голову на бок, как птица с вопросом.
— Все хорошо. Да, я делаю это по своей воле, — сказала я. — Даже если привели меня сюда ложью.
Она кивнула, опустила ладонь к моему животу. Она дважды стукнула по нему, уголок ее рта чуть приподнялся.
Кен как-то перебрался через ограду.
— Она говорит тебе поесть перед тем, как идти туда.
Я резко ответила, еще глядя в глаза Юкико.
— Отличная идея. У кого-то есть завтрак в кармане? — сойки поднялись, шурша крыльями в тихом смехе.
— Вообще-то… — Кен шагнул ближе. — Я приберег это на всякий случай, — сказал он, вытаскивая тонкий прямоугольник из волшебного кармана. — Я надеялся на прощение.
— Заткнись и дай мне шоколад, — сказала я.
— Точно.
«Я злюсь, меня предали, и еда не заставит меня простить тебя».
Но Кен взял не просто шоколад, а орегонский. В этой плитке были эмоции насчет еды, папы и проблем в семье.
Мы с Марлин унаследовали любовь к какао от мамы, которая презирала смесь из гавайского молока с макадамией, которую продавали под видом шоколада туристам, и научила нас есть шоколад из какао-бобов от маленькой компании из Кауаи. Папа, с другой стороны, ворчал, заявляя, что мужчины не едят сладости.
Кроме такого шоколада.
Почему-то маме и папе нравился вкус с чили. Даже когда маму тошнило от болезни, она могла проглотить шоколад. И папа забирал последний кусочек из ладони Марлин, если она отвлекалась.
В Аомори не было магазина, где это продавали, так что Кен взял его из Портлэнда. Но шоколад не давал ему права использовать слово на Л. Это не спасало его после манипуляций. Но я с ужасом поняла, что слезы проступили горячей вуалью на глазах.
Жуя кусочек с пряным вкусом, который был того же цвета, что глаза Кена, я скрывала свою глупую реакцию, потянув за травяную панель на вершине холма, за которой скрывался вход. Сойки вдруг поднялись с креста, полетели по часовой стрелке вокруг него, а потом против часовой стрелки, став туннелем из синих перьев. Они издали пронзительный вопль, а потом разлетелись в стороны, и стало видно Кваскви, спокойно прислоняющегося к кресту, сложив руки на груди. Королева драмы.
— Проблемы с тайным рычагом? — он толкнул что-то у основания креста. Панель открылась, стало видно узкий проем. Юкико проникла туда с грацией, будто у нее не было костей, и пропала внизу. Я кашлянула, вкусный шоколад сменился горечью.
— Ты идешь? — сказала я Кваскви, махнув большим пальцем в сторону Кена. — Он ранен.
— Я чувствителен к холоду. От этого голова болит.
— Тебе не нужен обманщик, — фыркнул Кен.
— Ты хотел отправить ее в ледяную пещеру к древней с одной Юкико?
— Она — баку, она сильная.
— А ты — идиот, Вестник.
Кен оскалился.
— Я делаю то, что должен. Не сомневайся в Кои. Она способна съесть пару снов, чтобы Черная Жемчужина стала вялой и не билась, но оставалась в сознании, чтобы двигаться. Я спущусь, как только Юкико выпустит холод.
— Даже не дашь ей куртку?
Кен стряхнул с себя ветровку и протянул мне. Я потрясенно посмотрела на него.
— Оставь.
— Вы смешиваете политику и любовную жизнь, а это до добра не доводит, — пробормотал Кваскви.
Я отмахнулась от обоих парней.
— Хватит. Кваскви, ты идешь или нет?
— Ты просишь об услуге? Тогда нужна плата.
Я хмуро посмотрела на него. На это не было настроения.
— Ты делаешь это по доброте душевной. И тогда я не буду хватать тебя за ухмыляющееся лицо и есть сны из твоего сердца.